|
Темный Прииск
| |
| Будка | Дата: Воскресенье, 07.07.2013, 00:47 | Сообщение # 1 |
 Генерал-полковник
Группа: Администраторы
Сообщений: 866
Статус: Offline
| Темный Прииск - место, окруженное дурной славой и мрачными легендами. Издавна сюда ссылают каторжников, и мало кого волнует, в каком состоянии они возвращаются из рудников. Смерть? Одна? Две? Пустое, милостивые государи, этого добра кандального всегда в избытке. Но когда на руднике был найден мертвым уважаемый землевладелец, сэр Джереми Стоунфилд, власти встревожились. Расследовать вопиющее преступление послан подающий надежды констебль Эллингтон. Что же ждет его в Темном Прииске?
Ретроспективный сюжет. Примерные хронологические рамки - Гилнеас после возведения Стены Седогрива.
Время отыгрыша: июль 2013 года.
Лауреат конкурса "Нокомис-2013"
|
| |
| |
| Будка | Дата: Воскресенье, 07.07.2013, 00:55 | Сообщение # 2 |
|
Генерал-полковник
Группа: Администраторы
Сообщений: 866
Статус: Offline
| Эшка
Дневник Роберта Эллингтона, запись 1.
"Дело Джереми Стоунфилда. Теперь я понимаю, почему на это дело послали меня. Причины смерти неизвестны, свидетелей нет, подозреваемые - или все население рудников, или никто.
Стоунфилд - самый мелкий из землевладельцев, зажатый, как говорится, между землями графа и барона, и самый амбициозный. Сделал ставку на рудник, но дело не задалось с самого начала. Причины того, что честные труженики покинули прииск, неясны. Мне скармливают какие-то народные легенды. Смешно. Так или иначе, теперь Стоунфилд живет на скудный доход от пастбищ и является управляющим на руднике, в который ссылают каторжников. Жил. По показаниям населения, его ненавидели все, и арестанты, и свободные. Если бы у кого-то появилась возможность метнуть камень ему в затылок - он бы это сделал, не терзаясь угрызениями совести. Крайне неразумно было со стороны Стоунфилда соваться на рудник. Где были его охранники? Неизвестно. Что он делал в так называемой "проклятой" части прииска? (Знать бы еще, что это значит). Непонятно.
На теле - никаких следов насилия. Глаза расширены, как от испуга. Словом, поздравляю тебя, малыш Роб. Тебе всучили висяк, выражаясь языком наших милых подопечных. И все-таки я не собираюсь сдаваться.
Есть у меня одна идея. Мундиром констебля каторжан не впечатлить. Сниму-ка я его и поживу в Темном Прииске несколько дней как простой путешественник."
Мастер: Глазам констебля предстало унылое селение, которое, возможно, когда-то и было городом, но теперь от иных домов остались лишь остовы. Грязь и нищета повсюду. Кое-где еще теплится жизнь, но, судя по всему, те, кто остался здесь, были так бедны, что бежать им было некуда. Всего несколько вывесок качаются на ветру - "Цирюльник", "Товары хозяйственные и всякие", "Платье готовое и на заказ". Прохожие все, как один, угрюмы, недоверчивы и немногословны.
Увидев всадника, к дороге метнулась маленькая, хрупкая девочка в изношенном платьице.
Бежит она так быстро, как только может.
Эллингтон едет шагом, осматривая окрестности и беседуя со своим псом, мастифом сурового вида. На въезде в город придержал поводья.
Эллингтон: Сэр, полюбуйтесь - ветхие домишки, угрюмые лица. Сдается мне, в этом месте я могу прослыть богачом. Хм... Пожалуй, стоит поберечь кошелек. Мои жалкие монеты здесь сойдут за целое состояние.
Пес оскалил зубы.
Эллингтон: Да, сэр, бдите. Я, разумеется, всегда успею достать свой жетон, но, по-моему, здешний люд это не убедит.
Эшка кинулась навстречу, щурясь от резкого ветра.
Эшка: Сэр, сэр...
Эллингтон вздрогнул и обернулся, разглядывая хрупкую фигурку.
Эшка: Вы позволите проводить вас в таверну, сэр, и позаботиться о вашей лошади?
Эллингтон хмыкнул и нахмурился, затем опустил руку в карман. Тихо и сиротливо звякнуло.
Эшка как будто мигом поняла, в чем дело.
Эшка: О, сэр, не волнуйтесь! Всего один медяк и, может быть, чуть-чуть хлеба...
Эллингтон удивленно воззрился на девочку.
Эллингтон: Эдак, милая, ты нескоро разбогатеешь.
Эшка: Пожалуйста, сэр... - ее голос дрогнул. - Я хорошо пригляжу за вашей лошадью. Тут скверный конюх. Я умею, правда!
Эллингтон: Бедное дитя... - пробормотал Эллингтон, соскочил с коня и подал поводья девчушке.
Эллингтон: Тут еще и таверна есть?
Эшка грустно кивнула.
Эшка: Да, "Веселый каторжник". Пока мама была здорова, она там прибиралась и мыла посуду, за это нам давали место в хлеву.
Эллингтон: То есть как... в хлеву?
Эшка пожала плечами.
Эшка: Мы же нездешние. Нас никто не любит. Пойдемте, сэр, собирается дождь.
Эшка уверенно повела лошадь в стойла, что-то ласково ей приговаривая и даже улыбаясь.
Эллингтон: Н-да, как бы ты ни был беден, всегда найдется кто-то, кто еще беднее... - пробормотал, глядя на девочку, Эллингтон.
Эллингтон оглядывается по сторонам, качая головой.
Эллингтон: Я смотрю, это не очень веселый город.
Эшка: Ну да. Да вы идите, сэр, скорее в таверну, а то вымокнете насквозь.
Эшка ушла к коновязи.
Мастер: Таверна вызывала множество желаний, но желание там отужинать и снять комнату пришло бы в голову последним. Судя по всему, хозяин давно махнул рукой на любые попытки держать таверну в чистоте. Он долго торговался за комнату со скрипучей дверью и узенькой кроватью, потом подал ужин, состоящий из куска мяса, больше напоминающего подошву сапога, ломтя серого хлеба и кувшина молока.
Эллингтон уже принялся за скудный ужин, когда девочка зашла в таверну.
Эшка: Конюх пьян, - тихо сообщила Эшка. - Я вычистила вашу лошадь.
Эшка невольно сглотнула, бросив взгляд на тарелку.
Эллингтон вытащил медную монетку, протянул ее девочке и вдруг решился.
Эллингтон: Так, знаешь что? Садись давай.
Эшка смутилась.
Эшка: Нет, нет, сэр! Как я могу? Я нищая...
Эллингтон нахмурился.
Эллингтон: Зато я по здешним меркам - богач. А ну, садись!
Эшка неловко села к столу, поближе к стене, забившись в самый темный уголок.
Эллингтон: Ешь.
Эшка схватила кусок жилистого мяса и съела его быстро и жадно, к хлебу и молоку, однако, не притронулась.
Эллингтон: Ты что?
Эшка: Это маме... Если вы позволите... - девочка вспыхнула, опустила глаза и вжала голову в плечи, словно ждала, что ее начнут бить. - У нее жар...
Эллингтон: Жар? Твоя мама больна?
Эшка кивнула, все так же не поднимая глаз.
Эшка: Да... Сначала она подхватила лихорадку... Ну, как все тут... Обычное дело. Нас никто не взял прислуживать, вот в таверне кое-как... Ну, и вот... А неделю назад она слегла совсем. Бредит, и лоб такой горячий... И кашляет...
Эшка тихо, беспомощно всхлипнула.
Эллингтон: Где? В хлеву?!
Эшка: Нет... В подвале... Я долго-долго работала, носила мешки, и хозяин пустил в подвал...
Эллингтон: Мешки?! Ты?! Сколько тебе лет?!
Эшка: Тринадцать, сэр. Вы не бойтесь, я очень сильная!
Эллингтон в волнении запустил пятерню в волосы, тряхнул головой.
Эллингтон: Здесь есть лекарь?
Эшка помотала головой.
Эшка: Нет... Священник давно сбежал... Говорят, раньше тут жил граф, очень милостивый, но он уже давно не бывает в своем доме... Есть мистер Смоттс, он лечит лошадей. Я... Я мыла у него полы, он согласился посмотреть маму. Сказал, что ничем нельзя помочь, нужен священник, а еще молоко и мед. И дорогие травы, от алхимика...
Эшка прикусила губы, чтобы не плакать.
Эшка: Мед... Травы... У меня ничего нет. Если мама умрет, ее бросят в яму, в которой хоронят каторжников. Я не могу заплатить за могилу...
Эшка вдруг встала и поклонилась.
Эшка: Простите меня, сэр, за то, что я отняла ваше время, сэр. Я не должна жаловаться и побираться. Я пойду.
Эллингтон встрепенулся.
Эллингтон: Нет! Пойдем вместе. Да что же здесь такое творится?!
Эшка: Ничего. Мы нищие и чужие.
Эллингтон: То есть - чужие?
Эшка: Ну да, мы из Хилсбрада. Мой папа торговал лошадьми. Потом он умер, и оказалось, что у нас большие долги. Мама поехала сюда, к его брату.
Эшка уже не плачет, стоит, сцепив пальцы рук и глядя прямо перед собой горьким, недетским взглядом.
Эшка: Он нас выгнал и сказал, что нищим не подает. Мы поехали назад, в порт. А там... В общем, его закрыли. Никто больше не может уехать из Гилнеаса.
Эшка: И никто нас никуда не взял. Только здесь, в рудниках... Я уже взрослая, и очень сильная. Я все умею делать. Вот только мама...
Эллингтон: Как тебя зовут? - хмурясь, спросил Эллингтон.
Эшка: Эшка.
Эллингтон: То есть, что значит - Эшка?
Эшка: Ашлая Стоунфилд, - поправила себя девочка.
Эллингтон поднял брови.
Эллингтон: Стоунфилд? Погоди, на въезде сюда я видел вывеску: "Прииски Стоунфилда". Ты...
Эшка: Угу, - кивнула девочка. - Это мой дядя, только он запретил нам говорить об этом. Взял винтовку и сказал, что будет стрелять, если мы не уйдем от ворот.
Эллингтон: Как мило... - пробормотал Эллингтон. - Но он уже не может вас застрелить. Впрочем, помочь вам он тоже не может. А ты понимаешь, что, в сущности, ты - его наследница?
Эшка: Что вы, сэр, мы не из Гилнеаса. Кто нам позволит?
Эллингтон: А у твоей мамы есть какие-нибудь бумаги, удостоверяющие ваше родство?
Эллингтон задумчиво чертит на тарелке погнутой вилкой какой-то узор.
Эшка: Ну да...
Эшка безразлично вздохнула.
Эшка: Ерунда, сэр, нам никто ничего не даст. Да мне и не нужно. Хотя бы маме, лекарства!..
Эллингтон: Значит, из дворянства здесь есть граф, который покинул свое поместье, и ничем не может быть нам полезен, Стоунфилд, который умер на руднике, и... и все?
Эшка: По ту сторону от рудников начинается земля какого-то барона, я слышала о нем, но никогда не видела. Он мрачный старик, его все боятся.
Эллингтон: Н-да, дела... - Эллингтон отставил тарелку. - Не знаю, что я могу придумать, и все-таки, пойдем к твоей маме.
Мастер: "Гнали бы вы эту побирушку, господин хороший, - задев молодого человека плечом, просипел хозяин таверны. - Всем плетет басни, медяки тянет. Когда хоть сдохнет. Побереглись бы, господин хороший".
Эшка опустила голову и сделала попытку юркнуть в подвал.
Эллингтон: Я же сказал - я не оставлю это дело так просто!
Эшка: Не знаю, зачем вам это нужно, сэр, и почему вы сюда приехали... Но лучше бы вам уехать! Здесь страшно, и убить могут! И вы ведь бедный, я же вижу.
Эллингтон: Бедный не бедный - а все богаче тебя. И законы знаю.
Мастер: Хозяин угрюмо сопел и зыркал, но свечу все-таки позволил взять. Ее дрожащий огонек осветил подвал, полный заброшенного хлама. Никто, разумеется, даже и не озаботился тем, чтобы дать несчастной больной женщине хотя бы подобие лежанки. Сама девочка, судя по всему, спала на куче соломы.
Эшка заботливо склонилась над исхудавшей женщиной, лежащей на куче какой-то грязной ветоши, и всхлипнула.
Эшка: Без памяти... И хрипы какие-то страшные в груди...
Эллингтон: Неделю, говоришь?
Эшка: Да...
Эллингтон: Если ничего не предпринять, ее участь незавидна. Здесь есть алхимик, травник, хоть кто-нибудь?!
Эшка: Есть... Какой-то знахарь, спросил с меня золотой.
Эшка уныло смотрит в стену. Она, кажется, начала отчаиваться.
Эллингтон: Разберемся... - пробормотал Эллингтон. - Разберемся...
Эшка ничего не ответила.
Эллингтон кивнул самому себе, бросил взгляд на лежащую в бреду женщину и начал взбираться по ступеням вверх.
Эллингтон: Разберемся...
Дневник Роберта Эллингтона, запись 2.
"Появились подозреваемые - вдова брата покойного и ее малолетняя дочь. Стоунфилд прогнал их от порога, когда они просили о помощи. Мотив есть, и какой! К тому же, Стоунфилд был убит неделю назад, и неделю подозреваемая лежит с тяжелой простудой. Совпадение? Не думаю. Нужно узнать, какая погода была неделю назад, и могла ли больная болотной лихорадкой женщина простудиться в тот день еще сильнее. Употребить вверенные мне правосудием средства, чтобы привести ее в чувства. К сожалению, сделать это не так легко даже при наличии денег. Ах да, обязательно нанести визит тому барону, которого "все боятся". Последний дворянин в этом крае, который может способствовать делу королевского правосудия."
Лауреат конкурса "Нокомис-2013"
Сообщение отредактировал Будка - Понедельник, 08.07.2013, 13:13 |
| |
| |
| Будка | Дата: Понедельник, 08.07.2013, 13:12 | Сообщение # 3 |
|
Генерал-полковник
Группа: Администраторы
Сообщений: 866
Статус: Offline
| Лекарь и поэт
Дневник Роберта Эллингтона, запись 3.
"Сумел вытянуть из местных, кто же все-таки оказывает услуги "чистой" публике. Выезжаю немедленно. Мистер Бенджамин Эверли, хоть и не священник, но имеет славу добросовестного лекаря. Живет совсем близко - за рекой. Если все уладится с лекарем, сразу поеду к старому барону".
Мастер: За рекой констебля встретил небольшой, но добротный домик, окруженный грядками, на которых, вопреки всем ожиданиям, росли не овощи, а самые разнообразные травы.
В этот ранний час хозяина еще не видно - видимо, придется будить.
Эллингтон постучал в дверь.
Лекарь Эверли: И кого там эттин принес в такую рань?
Эллингтон: Пациент, сэр. Пациент, который платит.
За дверью звякнуло, брякнуло, и, наконец, на пороге появился мужчина неопределенного возраста в надвинутой на глаза шляпе.
Лекарь Эверли рассматривает пришельца, подняв лампу.
Лекарь Эверли: Платит - это хорошо. Это уважительно. Что - уже повидались с каторжным знахарем?
Лекарь Эверли посмеивается.
Эллингтон кивнул.
Лекарь Эверли: Понимаю. А еще понимаю, что больны не вы. А не вы - стало быть, будете рассказывать, как и что. И кто. А это делать - ровным счетом нет никакой разницы, где, в доме или на улице. Не откажете в милости, тут одну травку срезать надо аккурат на рассвете?
Эллингтон: Сделайте милость.
Лекарь Эверли: Так кто же болен?
Эллингтон хмурится.
Эллингтон: Женщина, очень тяжело. Уже неделю. Жар и хрипы в груди.
Лекарь Эверли: Н-да? Очень скверно.
Лекарь Эверли бережно срезает веточки.
Лекарь Эверли: А отчего же я не знаю, кто? Почему за мной не прислали? У нас же здесь, сударь, дело такое. Мир поделен надвое. Внизу - преступники, народ гиблый. Вверху - остатки приличной публики, коих все меньше. И я знаю всех наперечет.
Эллингтон покачал головой.
Эллингтон: А еще, сэр, случаются ошибки. Если вы узнаете, что больная - наследница состояния Стоунфилда, что тогда скажете?
Лекарь Эверли удивленно изогнул бровь.
Лекарь Эверли: Скажу, что выпал случай хорошо заработать.
Лекарь Эверли собрал траву в пучок и пошел к дому.
Лекарь Эверли: Пожалуйте, мистер... ээээ...
Эллингтон: Эллингтон.
Лекарь Эверли: Да, мистер Эллингтон, пожалуйте в дом. Очень дождливая погода в последние дни.
Лекарь Эверли поставил лампу на стол и стряхнул капли дождя со шляпы.
Лекарь Эверли: А вы ведь не из здешних, верно?
Эллингтон кивнул.
Лекарь Эверли: Что же, если кто-то все-таки решил растрясти делишки старого паука, я только порадуюсь.
Эллингтон: Значит, Стоунфилда не любили?
Лекарь Эверли усмехнулся, раскуривая трубку.
Лекарь Эверли: Эх, господин хороший, да за что же его любить? Мог вести дело по-честному, можно сказать, осчастливить здешний нищий люд. Работать на рудниках, конечно, не мед, да здесь и того нет. А он спутался с этим старым вороном, Пикерингом, начал зажимать народишко, потом и вовсе такая дрянь из-под земли полезла, что ему только и осталось, что ползать на брюхе перед короной и умолять не лишать последнего достояния.
Эллингтон: Пикерингом?
Лекарь Эверли отложил трубку, встал.
Лекарь Эверли: Это здешний барон, старая гнилая головешка. Темный тип.
Эллингтон: И что же - вы и его лечите?
Лекарь Эверли: Вообразите себе - нет. Он никого к себе не допускает. При нем только сын, и...
Лекарь Эверли усмехнулся.
Лекарь Эверли: Честное слово, жаль мне парня. Ходит, как подстреленный журавль, вечно глаза прячет и спотыкается. А впрочем, не мое это дело. Ну-с...
Лекарь Эверли собрал чемоданчик и подал пару свертков Эллингтону.
Лекарь Эверли: Держите, нашей больной. Я готов.
Эллингтон перехватил свертки.
Эллингтон: Вы говорите, на рудниках что-то случилось?
Лекарь Эверли снова усмехнулся.
Лекарь Эверли: Да, господин хороший, не похожи вы на встревоженного родственника больной особы. Ну, да и это не мое дело. А на руднике-то дело темное. Это случилось, когда еще баронесса была жива. Аккурат после этого она и умерла. Стоунфилд как раз к барону зачастил, и на охоту вместе, и на прииск вместе... Да только не выгорело это дело у нашего выскочки. Поперек горла ему встала эта дружба. На прииске обвал случился, и он-то, дурень, нет бы тихо отдать долги вдовам, ведь целые семьи осиротели все-таки! Всех выгнал. Ни гроша не отдал за погибших. Дальше - хуже. Там, где штольня обвалилась, начали призраки появляться, черные тени, как их прозвали. Работа вовсе встала. Запахло бунтом. Стоунфилд кинулся к барону, в долг просить, а тот его прогнал.
Эллингтон поморщился.
Эллингтон: Черные тени? Помилуйте...
Лекарь Эверли: Не верите? Зря, сэр. Даже граф поверил. Когда уезжал, сказал, что найдет способ изгнать отсюда тьму. А Стоунфилд так и разорился. Впрочем, старику хватало того, что у него осталось. Даже когда на рудники стали ссылать преступников, выторговал себе местечко.
Эллингтон недоверчиво покачал головой.
Эллингтон: Мистер Эверли, а можно как-нибудь сделать так, чтобы больную устроить получше? Видите ли, мне крайне необходимо до вечера сделать еще одно важное дело, не терпящее промедления.
Лекарь Эверли понимающе кивнул.
Лекарь Эверли: Я ее к себе заберу. Пожалуйте задаток на расходы.
Эллингтон отсчитал деньги совсем не из того кошелька, который доставал прошлым вечером.
Лекарь Эверли: Вот и отлично, все устроим в лучшем виде. Ведите, мистер Эллингтон, к вашей больной.
Дневник Роберта Эллингтона, запись 4.
"Пока Эверли осматривает миссис Стоунфилд, есть минутка отдохнуть и подумать. Если верить словам лекаря, Стоунфилд был дружен с бароном Пикерингом, но потом между ними что-то произошло. Как мне удалось установить, это было около восьми лет назад, но, все-таки, чем судьба не шутит... Стоит поговорить с бароном. Может быть, он кого-то подозревает. Какая досада, что граф, который тоже имел свои подозрения, живет теперь неизвестно где. Мне почему-то кажется, что события восьмилетней давности могут быть как-то связаны с мотивами убийства Стоунфилда.
Впрочем, через Стену же этот загадочный граф не перелетит! Нужно зайти в ратушу и узнать, куда следует отправить письмо, чтобы оно нашло адресата.
Ах, какая досада! Собирается дождь. К тому же, как мне сказали, дорога к барону невообразимо скверна и идет через болота. Отвратительно, но ничего не поделаешь.
Миссис Стоунфилд очень плоха, за ней нужен уход. Эверли забирает ее и девочку к себе домой. Прощайте, королевские денежки, все до последнего медяка".
Мастер: Когда констебль уже приближался к владениям старого барона, дождь влил, как из ведра. Пришлось осадить коня. Дорога шла по краю знаменитой в этих местах трясины, которая поглотила многих неосторожных путников. Местность выглядела до крайности унылой, к тому же, начало темнеть.
Пикеринг: Да хоть кто-нибудь! Помогите!..
Эллингтон всматривается в стену дождя.
Эллингтон: Сэр, сэр! Где вы? Что случилось? Я вас не вижу-у!
Эллингтон спешился.
Эллингтон: Барон, ищи!
Пес безошибочно кинулся к зарослям возле мутной воды.
Пикеринг: О, хвала Све... хм... Неужели живое лицо?!
Эллингтон: Роберт Эллингтон к вашим услугам.
Пикеринг: Моя лошадь понесла, а я, разумеется, вывихнул ногу... В довершение всего - дождь! Как это мило - упасть с коня на болотах. Откуда вы, сэр?!
Пикеринг отбрасывает с лица мокрые волосы, тщетно пытается рассмотреть хоть что-нибудь в залитый дождем монокль.
Эллингтон: Я ехал к барону Пикерингу.
Пикеринг вздрогнул.
Пикеринг: Помилуйте, да это просто роман! Новелла!
Пикеринг попытался встать и зашипел от боли.
Пикеринг: Я, знаете ли, тоже ехал... к нему... О, д-демон!
Эллингтон: Позвольте помочь вам.
Пикеринг: Б-благодарю...
Пикеринг встает, опираясь на руку нечаянного спасителя.
Пикеринг: Влекомый... роком... я низринут... в пучину... хм... в пучину скорби роковой... хм... Как думаете?
Эллингтон: Что думаю?
Эллингтон недоуменно хмыкнул.
Пикеринг: Ну, звучит так - "Влекомый роком, я низринут в пучину скорби роковой"? Ах, бес меня возьми, не звучит! Роком - и роковой!
Эллингтон: Вы что - поэт?!
Пикеринг: Да. Сочиняю на всеобщем и талассийском.
Эллингтон закатил глаза.
Эллингтон: Может быть, сэр, вы отложите стихи до той поры, пока мы не окажемся в тепле?
Пикеринг: Отличная мысль, сэр...
Пикеринг споткнулся и взвыл.
Пикеринг: Все демоны Бездны! Да, вы правы...
Мастер: За воротами крепости барона Пикеринга взору констебля предстало не самое веселое зрелище. Малочисленная и какая-то странноватая на вид, забитая прислуга явно не справлялась с таким древним и огромным строением, коим являлась крепость. Следы запустения, ветхость, нужда в ремонте были заметны повсюду.
Пикеринг: Прошу вас, мой спаситель. Чувствуйте себя так, словно вы пришли домой. Если вас не оскорбит подобное предложение, я бы с радостью прошел внутрь через черный ход.
Эллингтон недоуменно смотрит на собеседника.
Пикеринг: Капитан стражи - мастер вправлять вывихи, а если я притащусь, хромая, к главному входу, начнется такое...
Эллингтон: Погодите, вы...
Пикеринг хлопнул себя по лбу, чуть не уронил монокль, схватил его и тихо охнул.
Пикеринг: Ах, я невежа! Ах, я растяпа! Я не представился?! Простите меня, сэр. Алан Пикеринг.
Эллингтон: Сын барона?
Пикеринг: Сын, наследник, и все такое прочее. Прошу вас, будьте моим гостем. Все равно в ночь, под дождь я вас не отпущу.
Эллингтон поклонился.
Эллингтон: Очень вам благодарен.
Мастер: Чтобы не мучить многострадальную ногу, молодой хозяин с гостем устроились в помещениях стражи, которые были так же пустынны, как и двор. Здесь царило то же запустение, что и везде. Шаги отдавались в тишине гулким эхом, заставляя невольно вздрагивать.
Эллингтон: Здесь как будто несколько... пусто?
Пикеринг грустно кивнул.
Пикеринг: Вы тоже это заметили? Знаете, сначала я не придавал этому значения. На мой вкус, раньше в крепости было, пожалуй, слишком шумно.
Пикеринг: Я забирался на башню, где устроил себе нечто вроде кельи, и тем спасался от неизбежных хлопот наследника.
Пикеринг вздохнул.
Пикеринг: Но теперь... Люди бегут отсюда. Комнаты пустеют. Вы чувствуете?... Замок умирает.
Эллингтон: Мне трудно судить, сэр... - дипломатично уклонился от ответа Эллингтон.
Пикеринг: И все же вы были в городе. Это жалкое и постыдное зрелище. Там остались лишь подобия людей. Здесь... Здесь тоже с каждым днем все меньше народа. И меня не покидает чувство, что этому виною - я, что я забыл нечто очень важное, и от этого все так плохо...
Пикеринг печально посмотрел на Эллингтона.
Пикеринг: Я сожалею, сэр. Если вы приехали к моему отцу, то напрасно. Он очень болен и никого не принимает.
Пикеринг зашелся в приступе кашля.
Эллингтон: Ну вот - вы простыли на болотах.
Пикеринг: Нет... - Пикеринг еле отдышался. - Неделю назад была ужасная буря...Я страшно иззяб, будь оно все проклято...
Эллингтон: Кажется, у вас здесь есть неплохой лекарь.
Эллингтон выглядит совершенно невозмутимым.
Пикеринг: Пустое. Дай этому прощелыге шанс - будет снова вынюхивать, почему мой отец не прибегает к его услугам. Неужели у старого человека не может быть своих причуд?!
Пикеринг поморщился.
Пикеринг: Навязчивость быдла иногда становится просто невыносимой.
Эллингтон деликатно смолчал.
Пикеринг: Но я опять увлекся. Давайте ужинать.
Эллингтон вежливо кивает.
Эллингтон: Здесь, должно быть, очень скучно?
Пикеринг: Нет, что вы. Я много читаю. Сочиняю.
Эллингтон: Стихи? - спросил Эллингтон с таким видом, словно его вели на казнь.
Пикеринг: Да, - мечтательно ответил Пикеринг. - Вот я никак не могу сложить вторую строфу... Хм... Сейчас...
Моя весна была зловещим ураганом,
Пронзенным кое-где сверкающим лучом;
В саду разрушенном не быть плодам румяным —
В нем льет осенний дождь и не смолкает гром.
Пикеринг сделал выразительную паузу.
Пикеринг: Ничего?
Эллингтон вздохнул.
Эллингтон: К-красиво.
Пикеринг: Но я совсем вас заговорил, а вы устали. Пойдемте, я сам укажу вам вашу комнату.
Эллингтон: Очень вам благодарен. Но обстоятельства требуют, чтобы я уехал утром. Тем более раз ваш отец не принимает.
Пикеринг: О, не волнуйтесь, я сам вас провожу.
Пикеринг помолчал и добавил:
Пикеринг: К тому же, кто знает, возможно, вам все-таки удастся поговорить с отцом.
Дневник Роберта Эллингтона, запись 5.
"Ну и местечко. Меня провели через анфиладу пустынных комнат и оставили одного в старинной спальне. Проверил свечу, потом ночной горшок. Подумал и три раза проверил запор. Неужели это я, вздрагивая и прислушиваясь к каждому шороху, крадусь к двери, чтобы убедиться в надежности замка?! Что-то унылое и жуткое есть в этом умирающем замке. Такое чувство, что тот чудаковатый юноша в черном уже несколько повредился умом, постоянно слушая эту ужасную тишину.
Нужно срочно вернуть себе здравый рассудок и подумать. Итак, что мы имеем? Новые подозрения - и никаких фактов. Старый барон избегает не в меру любопытного лекаря, хотя явно болен и нуждается в помощи. Других целителей здесь нет. Это настораживает.
Молодой наследник кашляет, и, по его словам, простудился неделю назад в "ужасную бурю". Уже двое заболевших в один день. Мелочь, и все-таки ее следует запомнить.
Пора гасить свечу, иначе я останусь на ночь во мраке".
P.S. Упомянутое в логе стихотворение принадлежит Ш. Бодлеру.
Лауреат конкурса "Нокомис-2013"
|
| |
| |
| Будка | Дата: Среда, 10.07.2013, 01:10 | Сообщение # 4 |
|
Генерал-полковник
Группа: Администраторы
Сообщений: 866
Статус: Offline
| Старый барон
Мастер: Ночь прошла на удивление тихо. Никакие шорохи, стоны, привидения и прочие порождения народного творчества не тревожили сон констебля. Но под утро бедный молодой человек проснулся, если можно так выразиться, оттого, что какая-то темная фигура схватила его пальцами за горло и закричала: "Ты-ы-ы! Здесь!!! Мерзавец!!! Вынюхиваешь?! Убью-ю!!!"
Эллингтон захрипел, в отчаянии пнул ногой.
Судя по тому, что незнакомец взвыл и разжал пальцы, Эллингтон куда-то все-таки попал.
Эллингтон одним махом оказался по ту сторону кровати и схватил винтовку - сказалась выучка.
Эллингтон: Стрелять буду! - во все горло заорал он. - Не подходи! Помогите!!! На помощь!!! Спасите!!!
Темная фигура, шипя и бормоча что-то невнятное, начала надвигаться на молодого человека.
Эллингтон: ААААААААААААААА!!! - заорал Эллингтон совсем уже дурным голосом.
В комнату ворвался еще кто-то с криком: "Отец, отец! Не надо, все хорошо! Отец!" и оттащил шипящую темную фигуру от кровати, затем вывел в коридор с тем же успокаивающим речитативом: "Отец, все хорошо, тебе показалось, отец..."
Эллингтон плюхнулся в кресло, тщетно пытаясь унять дрожащие руки и влить в себя глоток воды.
Пикеринг вошел в комнату, покаянно разводя руками и поправляя монокль.
Пикеринг: Вы уверены, мистер Эллингтон, что сейчас вам нужна вода, а не хороший бокал бренди?
Эллингтон пытается попасть ногами в сапоги. Перепутал правый с левым, тихо ругнулся, начал снова.
Эллингтон: Бренди? Д-да, пожалуй...
Пикеринг: Я сожалею, что вы познакомились с моим отцом столь... непредвиденным способом.
Эллингтон выдавил из себя кривую улыбку.
Пикеринг: Теперь вы понимаете, что я имел в виду, говоря, что мой отец очень болен?
Эллингтон: Да уж...
Эллингтон кое-как влез в сапоги.
Эллингтон: Пробуждение было несколько внезапным.
Пикеринг: Я очень сожалею, мистер Эллингтон, что все так неловко вышло. Зная, что отец снова достал ключи от всех дверей, я уже не могу быть спокоен. Позвольте предложить вам провести остаток ночи в моем уединенном уголке?
Эллингтон вымученно улыбнулся.
Эллингтон: Буду вам весьма признателен, сэр.
Мастер: Молодой барон привел своего спутника в уютную комнату, уставленную книгами до потолка. Книги были везде - и на полу, и на кровати, и на столе. Рядом с ними на полу беззаботно стояли пустые тарелки и бутылки. Судя по всему, прислуга сюда не допускалась, а хозяин не волновался о таких мелочах, как грязная посуда.
Пикеринг: Вот, прошу в мою обитель размышлений.
Эллингтон: Здесь... уютно, - выдавил из себя все еще бледный Эллингтон.
Пикеринг: Здесь можно поспать. Я порой так и делаю.
Эллингтон: Н-нет... - Эллингтон усмехнулся. - Боюсь, уснуть мне уже не удастся.
Пикеринг: Тогда бренди?
Эллингтон кивнул.
Пикеринг разлил напиток по бокалам сам, не чинясь, и подал собеседнику.
Пикеринг: Что же делать... Что же мне делать... В такие ночи меня охватывает черное отчаяние.
Эллингтон: Из-за отца? Понимаю. Но такова жизнь. Старики старятся, это неизбежно. Если позволите, я бы на вашем месте не унывал, а брал дело в свои руки. Если у вас еще остались средства, оживите этот край, наймите людей, осчастливьте нищий люд на рудниках.
Пикеринг стиснул зубы.
Пикеринг: О, этот рудник! Как я его ненавижу! Если бы я мог, я бы сравнял его с землей!
Эллингтон удивленно посмотрел на молодого барона.
Эллингтон: Однако...
Пикеринг: Вам не понять, какое он вызывает во мне омерзение, и причин этого я не знаю... Не помню... Странное видение из детства, но вы, пожалуй, поднимете меня на смех.
Пикеринг коснулся пальцами висков.
Эллингтон: Отчего же?
Пикеринг: Я... в самом деле не помню... Помню только, что рудник вызывает во мне непреодолимый ужас.
Эллингтон: А о Стоунфилде что вы можете сказать?
Эллингтон спросил как будто невзначай, небрежно согревая в руках бокал бренди.
Пикеринг: Старый мерзавец, набивался в друзья к моему отцу. Ему не хватало ни положения, ни средств, чтобы сравняться с ним, но как хотелось! Когда на руднике случился обвал, и Стоунфилд не отдал вдовам жалованье, дружба с ним стала просто компрометирующей. Я был тогда еще мал, но я помню возмущение отца, который раз и навсегда оборвал с этим негодяем все связи.
Пикеринг сделал глоток бренди.
Пикеринг: Я не удивлен, что кто-то все-таки его убил. Этого стоило ожидать.
Эллингтон: А вы знаете, что он выгнал вдову своего родного брата с ребенком?
Пикеринг повернулся, не скрывая удивления.
Пикеринг: В самом деле? Впрочем, это вполне ожидаемо. И... Где же они?
Эллингтон: Умирают от нищеты и отчаяния.
Пикеринг: Но это же совершенно ужасно! Здесь, в городе?
Эллингтон кивнул.
Пикеринг: Если вы по этому делу приехали, то вам и тревожиться незачем. Этому горю я в силах помочь сам.
Эллингтон: В самом деле?
Пикеринг кивнул.
Пикеринг: Вот, возьмите на первое время. - Пикеринг протянул Эллингтону тяжелый кошелек. - Я надеюсь, я вручаю деньги честному человеку?
Эллингтон: Вы в любой момент можете сами удостовериться в этом.
Пикеринг: И не премину сделать это, как только буду уверен в том, что отец спокоен и не совершит за время моего отсутствия чего-нибудь непоправимого.
Мастер: В дверь настойчиво постучали, и вошедший слуга объявил: "Их Сиятельство просят гостя пожаловать в библиотеку".
Эллингтон не на шутку струхнул.
Пикеринг: Идите, идите, - с оттенком удивления сказал Пикеринг. - Не бойтесь, я буду рядом. За дверью.
Эллингтон: Но мне следует переодеться!
Пикеринг: Ах да... Разумеется. Вам предоставят ваши вещи и все необходимое.
Мастер: Барон Пикеринг встретил гостя в библиотеке. От его ночного безумия как будто не осталось и следа. С его величественной фигурой в богатом одеянии не гармонировало только одно - руки в плотных черных перчатках. Эти перчатки совершенно не шли к его наряду. Барон в целом совершенно не производил впечатления "старика", каким его все описывали - в его черных, как смоль, волосах, почти не было седых прядей.
Барон Пикеринг: Я должен просить вас простить мое недостойное поведение этой ночью, - низко и хрипло произнес барон. В голосе его было больше старческого, надтреснутого, чем во всем облике.
Эллингтон: Вам не о чем беспокоиться, Ваше Сиятельство, - поклонился Эллингтон.
Барон Пикеринг: Нам придется знакомиться снова. Барон Джонатан Персиваль Пикеринг, смиренно прошу снисхождения к своим немощам.
Эллингтон поклонился.
Эллингтон: Констебль Роберт Эллингтон, представляю королевское правосудие в деле Джереми Стоунфилда и его наследников.
Барон Пикеринг: Ах, как я вам сочувствую, милейший констебль! Как всегда, гиблые дела сваливают на молодых? Понимаю, понимаю... Кому же захочется мараться?
Эллингтон упрямо вскинул голову.
Эллингтон: Я не собираюсь сдаваться, Ваше Сиятельство!
Барон Пикеринг хрипло рассмеялся.
Барон Пикеринг: О да, пыл молодости. Прекрасная пора!
Эллингтон: И я был бы чрезвычайно благодарен за любую помощь в этом деле.
Барон Пикеринг развел руками.
Барон Пикеринг: Сочувствую, но уже давно отказал от дома этому проходимцу.
Барон Пикеринг несколько поспешно спрятал руки в перчатках за спину.
Барон Пикеринг: Я бы сказал, что вздохнул с облегчением, услышав о его смерти, но ведь вы можете счесть это...
Эллингтон улыбнулся.
Эллингтон: Помилуйте, барон, если я буду подозревать всех, кто не любил Стоунфилда, я соберу вторую королевскую гвардию из его ненавистников.
Барон Пикеринг от души рассмеялся и тут же зашелся в удручающем кашле.
Барон Пикеринг: Я сожалею, мой дорогой констебль, но я в последние месяцы не покидаю поместье и ничем не могу вам помочь. Вам придется посетить этот гнусный вертеп человеческого порока и искать там.
Эллингтон: А вы сами имеете какие-нибудь подозрения?
Барон Пикеринг: Любой из каторжников, кто мог взять в руки камень. А впрочем...
Барон Пикеринг задумался.
Барон Пикеринг: Камердинер часто ездит в город - совершенно несносный тип в своем неуемном желании болтать, доложу я вам, - поэтому, вручая мне сладости... да, мой дорогой, причуда капризного старика... не судите меня строго... он говорил, что Стоунфилда преследует какая-то истеричная дамочка с ребенком, приходила домой, добралась даже до рудника, кричала, что требует какого-то правосудия.
Эллингтон: До рудника? - Элингтон задумался. - Не припомните, Ваше Сиятельство, когда это было?
Барон Пикеринг: А вот как раз в тот день, когда была страшная буря... Где-то неделю назад. Мой несносный мерзавец лакей измочил все сладости, и пока винился, разболтал, что та истеричная нищенка бегала по руднику с воплями о каре Света всем лихоимцам. Он не стал смотреть, чем все закончилось, спешил доехать посуху. В ту ночь Стоунфилда и убили. Но это - решительно все, уж не серчайте.
Эллингтон: А я могу поговорить с вашим слугой, барон?
Барон Пикеринг: О да, разумеется. Если вас не затруднит дождаться, когда этот несносный лодырь изволит приехать с фермы. Люблю парное молоко, знаете ли, по своей старческой немощи.
Эллингтон: Разумеется, я так и сделаю.
Барон Пикеринг: А теперь не обессудьте - я должен прилечь.
Эллингтон: О, разумеется, Ваше Сиятельство. Позвольте откланяться.
Дневник Роберта Эллингтона, запись 6.
"Жду слугу барона уже битый час. Молодой хозяин, вопреки своему обещанию дожидаться меня неподалеку, исчез неизвестно куда. Итак, если верить словам старика, миссис Стоунфилд была на руднике в день убийства Стоунфилда и угрожала покойному карой. Следует допросить ее как можно скорее, если лекарю, конечно, удалось привести ее в чувства. Но сначала рудник, пока небо ясное. Я просто не выдержу такого испытания, как допрос каторжан, под проливным дождем. Поэтому поеду в "вертеп человеческого порока".
Вот только за кого же меня принял старый барон?"
Лауреат конкурса "Нокомис-2013"
|
| |
| |
| Будка | Дата: Суббота, 13.07.2013, 03:05 | Сообщение # 5 |
|
Генерал-полковник
Группа: Администраторы
Сообщений: 866
Статус: Offline
| Тучи сгущаются
Мастер: Время уже близилось к полудню, когда Эллингтон, наконец, добрался до рудника. Скрепя сердце, констеблю пришлось шагнуть под каменные своды в поисках надзирателя, который был на руднике в день убийства Стоунфилда.
Надзиратель: Кого еще нелегкая принесла?
Эллингтон: Констебль Эллингтон.
Надзиратель: А, понятно... Ну-ну. Вы тут не очень мельтешите, опять разговоры про черных поползли. Охраны мало, эдак вас тут и пригреть могут.
Эллингтон поежился.
Эллингтон: Мне необходимо поговорить с вами об убийстве Стоунфилда.
Надзиратель: А как же, не дурак, понимаю.
Надзиратель усмехнулся.
Надзиратель: Со мной-то, конечно, поговорите. А дальше соваться не советую, а в проклятый двор - тем более.
Эллингтон: Знаете, мне уже до смерти надоели все эти разговоры о проклятии, тенях и прочем. Вы можете говорить о чем-нибудь более... осязаемом?
Надзиратель: Эх, господин констебль, не верите? Я б провел вас туда, где восемь лет назад обвал был, да не хочу на душу вину брать, ежели вдруг что. Пока охрана не сменится, тут за вами никто не углядит.
Эллингтон: А что случилось?
Надзиратель: Так после убийства только подневольные служаки и остались. Кто из наемных - сразу ноги сделали. Рудник оскудел, поговаривают, его и вовсе закрывать пора. Обещали новый отряд прислать, для охраны-то, но пока что-то ни слуху, ни духу.
Эллингтон внимательно слушает.
Эллингтон: А в день смерти управляющего дела обстояли так же? Вы испытывали недостаток стражи?
Надзиратель: В корень зрите, констебль. Стоунфилд ухитрился наступить на хвост и наемным. Жалованье прижал, так они и не вышли на рудник-то.
Надзиратель поправил лампу и продолжил:
Надзиратель: Не утруждайтесь вопросами, милостивый государь. Я вам и так все обскажу. К вечеру у проклятой штольни вообще, почитай, никакой охраны не было. Какая придурь занесла туда Стоунфилда в жуткую бурю, одни духи ведают. Если бы ваш предшественник хотя бы заклинателя и священника с собой привел, может, и узнали бы, как управляющий умер. Да только нет здесь давно ни тех, ни других.
Эллингтон скривился.
Эллингтон: Кого? Я вас умоляю, господин надзиратель. Может быть, мне привести еще и мою бабушку, которая гадает на мироцвете?
Надзиратель: Мое дело сторона. Не хотите - не надо. Значит, Стоунфилд умер от разрыва сердца, которое у него было, как у быка, или от страха, а он сроду не боялся ничего, кроме запора и мужской немощи.
Эллингтон: Вы кого-нибудь подозреваете? Кто видел мистера Стоунфилда последним?
Надзиратель зевнул.
Надзиратель: Известно кто - нищенка, которую он выгнал из своего дома, и дочка ее. Ничего деваха, справная - только полная дурища могла ее за собой таскать по рудникам. Говорят, что они Стоунфилду вроде как родственники, да только напрасно это все, если они задумали его наследство получить. Кому они нужны-то, не наши, не гилнеасские? Шлялись тут, плакали.
Эллингтон сосредоточенно хмурится.
Эллингтон: А у проклятой штольни мать с дочерью были?
Надзиратель: А то. Были, конечно. Их рыдания все слышали. Мать Стоунфилду грозила карой Света за его злодеяния. Так они за ним до штольни и дотащились. Вот убейте меня, констебль, если я видел, куда они делись и когда. Все от бури попрятались. Потом сунулись - а Стоунфилд лежит уже ледяной, глаза вытаращены. Этого уж никто не видел и не слышал, что с ним сделалось и когда.
Эллингтон: Выходит, последним Стоунфилда видели мать и дочь?
Надзиратель: Выходит, что так, - подтвердил надзиратель. - Да только не могли они это сделать. Мать совсем квёлая была, аж шаталась, и щеки горели, как у больной. Куда ей? А дочь и вовсе былинка. Я так скажу - отомстили ему все, кого в той штольне заживо завалило, и слезы вдовьи отлились. Увидал призрака и откинулся.
Эллингтон в сомнении покачал головой.
Эллингтон: К сожалению, короне нужны факты и доказательства, а не народные легенды.
Надзиратель: Ну, как знаете.
Надзиратель пожал плечами.
Эллингтон: Если вы больше ничего не можете мне рассказать, то я убедительно прошу все-таки предоставить мне сопровождающих для осмотра места гибели Джереми Стоунфилда.
Надзиратель: Как прикажете, констебль, как прикажете...
Дневник Роберта Эллингтона, запись 7.
"На странице в спешке нацарапано всего пара слов: "Несколько в стороне от того места, где обнаружили тело, в камнях, нашел странные лиловые остатки неведомо чего. Местами это напоминает пепел, но попадаются и довольно крупные кристаллы неясной природы. Собрал несколько. Нужно изучить".
Мастер: Подойдя к дому лекаря, Эллингтон заметил причесанную, чистенькую и изрядно похорошевшую Ашлаю. Одетая в опрятное темное платьице, девочка сидела у воды и чистила овощи.
Ашлая поднялась, заметив приближение мужчины, отложила корзину с овощами и грустно потупила глаза.
Ашлая: Здравствуйте, сэр.
Эллингтон: Как твоя мама? Ей лучше?
Ашлая: Погодите, сэр...
Ашлая приняла самый гордый вид, на который только была способна.
Ашлая: Я не знаю, кто вы, и зачем это делаете, зачем помогаете нам. Я знаю, что тот, кто попал в беду в чужой стране, никому не нужен. Если вы, сэр, задумали воспользоваться нашим положением и заставить меня в благодарность совершить нечто недостойное, то...
Ашлая часто-часто заморгала, ее глаза наполнились слезами.
Ашлая: То вам должно быть стыдно, сэр!
Эллингтон через силу улыбнулся.
Эллингтон: Уверяю тебя, это не так. Да и деньги эти - не мои.
Ашлая: А чьи же? - еще больше затрепетала девочка.
Эллингтон: Деньги принадлежат королевскому правосудию, призванному восстановить справедливость.
Ашлая поникла.
Ашлая: Я... - она не договорила и заплакала. - Я не понимаю, что все это значит.
Эллингтон: Успокойся, дитя мое. Я просто должен поговорить с твоей матерью.
Ашлая: Кто вы, сэр?
Эллингтон: Констебль.
Ашлая: Констебль? Что мы сделали?
Эллингтон: Пока ничего. Успокойся.
Эллингтон направился к дому.
Ашлая подхватила корзинку и рванулась за ним.
Эллингтон: Побудь здесь.
Ашлая отвернулась и безнадежно, отчаянно заплакала.
Мастер: Миссис Стоунфилд лежала на кровати и, казалось, спала. Ее преждевременно поседевшие волосы рассыпались по подушке, а исхудавшее, почерневшее лицо то и дело искажала судорога страдания. "Ничего утешительного", - прошептал лекарь, склоняясь над больной и касаясь ее плеча. - Я не понимаю природу ее недуга. Это не только простуда".
Миссис Стоунфилд: Бен? Бен, это вы? - прошептала женщина и закашлялась. - О Свет...
Эллингтон: Миссис Стоунфилд, я чрезвычайно рад, что вы пришли в себя. Я констебль Эллингтон, и мне совершенно необходимо с вами поговорить.
Эллингтон старается не смотреть на больную.
Миссис Стоунфилд: А! Констебль!
Миссис Стоунфилд приподнялась на постели, провела рукой по пылающему жаром лбу.
Миссис Стоунфилд: Наконец! Наконец меня услышали! Констебль! Это ужасно, спасите мою дочь! Ведь это письмо дошло до графа, да? О, я знала, что он поможет, он милостив! Я упокоюсь с миром, зная, что она не пропадет... О, констебль!
Эллингтон смутился.
Эллингтон: Граф? Что вы имеете в виду?
Миссис Стоунфилд: Когда этот гнусный человек нас выбросил на улицу, я сразу написала письмо графу! О, я знаю, он призовет к ответу этого негодяя, он не посмеет больше морить нас голодом! Он не посмеет больше отвернуться! Граф милостив, он не позволит!..
Миссис Стоунфилд хватает себя пальцами за шею, словно что-то мешает ей дышать и говорить.
Эллингтон: Вы что же - не знаете, что Джереми Стоунфилд мертв?
Миссис Стоунфилд: Мертв?!
Миссис Стоунфилд вскочила на постели как безумная, уставившись в пространство широко раскрытыми глазами.
Миссис Стоунфилд: Мертв?! Свет покарал его за кровь невинных! Мертв...
Миссис Стоунфилд хрипло рассмеялась.
Эллингтон покачал головой.
Эллингтон: И, к сожалению, миссис Стоунфилд, вы с дочерью были последними, кого видели рядом с погибшим.
Миссис Стоунфилд: Что? Что это значит? Я не понимаю...
Миссис Стоунфилд невидяще уставилась на констебля.
Миссис Стоунфилд: Что значит - последними?
Эллингтон: Это значит, что мистер Стоунфилд умер после того, как вы угрожали ему. Вас с дочерью видели на месте убийства. У вас был веский повод лишить жизни брата вашего мужа, который выгнал вас на улицу.
Миссис Стоунфилд: Я не понимаю... - беспомощно прошептала несчастная женщина.
Эллингтон: Вы с дочерью обвиняетесь в убийстве мистера Джереми Стоунфилда. Я должен забрать вас под стражу.
Миссис Стоунфилд: Что?... Нет! Нет! Вы не можете!..
Миссис Стоунфилд заколотилась на кровати в приступе ужасного кашля.
Миссис Стоунфилд: Нет!... Я не убивала! Мое дитя... Нет!.. Я даже не знала, что он мертв!..
Эллингтон покачал головой и вышел на улицу, сказав лекарю: "У вас несколько минут, чтобы все закончить".
Мастер: На пороге констебля уже ждала Ашлая - она подслушивала.
Ашлая подбежала и заколотила кулачками ему в грудь.
Ашлая: Вы не смеете, не смеете! Не трогайте маму!
Эллингтон отводит глаза.
Эллингтон: Вам стоило бы быть разумнее, мисс Стоунфилд.
Ашлая: Вы не можете ее забрать, это ее убьет!
Эллингтон: Таков закон, мисс Стоунфилд, я ничего не могу с этим поделать. Вас мне тоже придется забрать. Вероятно, вас определят в работный дом или нечто вроде...
Ашлая вдруг перестала плакать и хмуро глянула на констебля.
Ашлая: Понимаю... О, как я все понимаю! Вы думаете, я маленькая? О нет, сэр, я не маленькая!
Ашлая кусает губы.
Ашлая: Мы не убивали, и вы это знаете. Если мы убили, расскажите, как? Вы не знаете. Вы просто... Убьете нас, потому что мы чужие. На нас можно все свалить, и никто нас не хватится.
Эллингтон молчит и смотрит мимо девочки.
Ашлая отступила на шаг и плюнула на землю.
Ашлая: Я вас проклинаю, вы жестокий, бесчувственный лжец. Смерть моей мамы ляжет на вашу голову.
Эллингтон: Мисс Ашлая, я всего лишь служитель закона.
Ашлая: Вы всего лишь убийца.
Ашлая отвернулась и замолчала.
Лауреат конкурса "Нокомис-2013"
|
| |
| |
| Будка | Дата: Понедельник, 15.07.2013, 16:53 | Сообщение # 6 |
|
Генерал-полковник
Группа: Администраторы
Сообщений: 866
Статус: Offline
| Побег
Мастер: Ожидая, пока вынесут миссис Стоунфилд, констебль мог заметить, что его верный пес как-то уж очень заинтересованно изучает курятник, скаля зубы.
Эллингтон скучающе слоняется по двору лекаря.
Эллингтон: Ожидать, пока соберутся рыдающие дамы... Слуга покорный!
Пес сосредоточенно облаивает курятник.
Эллингтон рассмеялся.
Эллингтон: Но-но, сэр! Я, конечно, понимаю - вы утомились, жаждете подвигов и простора. И все-таки я бы вам не советовал гонять лекарских кур. Лекарь - добрый человек и очень нам помог. А вы что же? Напугаете кур, они перестанут нестись... Стыдно, сэр!
Эллингтон: Хм... а вот и экипаж. К ноге, Барон!
Эллингтон пошел к дому, даже не взглянув на курятник.
Мастер: Все шло своим чередом. Миссис Стоунфилд устроили в экипаже, возница надеялся засветло доставить своих пассажиров, лошади шли бодрой рысью. Девочка хранила гордое молчание, даже не глядя на констебля.
Эллингтон склонился к девочке, улучив момент, и получил весьма основательный тычок под ребра.
Эллингтон покачал головой и приложил палец к губам.
Эллингтон: Вы знаете лошадей, мисс Эшли? - прошептал он одними губами.
Ашлая удивленно распахнула глаза, но кивнула.
Эллингтон: Сможете управлять экипажем?
Ашлая снова кивнула.
Эллингтон: Переоденьтесь.
Эллингтон вложил ей в руки сверток.
Ашлая начала заливаться краской.
Эллингтон: Я закрою глаза, слово джентльмена.
Эллингтон зажмурился.
Ашлая на удивление тихо и ловко сменила платьице на рубашку и штаны.
Эллингтон: Как только добрались до постоялого двора, Эллингтон развил такую бурную и совершенно нерациональную деятельность по оказанию помощи миссис Стоунфилд, что возница сплюнул на землю и ушел в таверну, подбодряемый речитативом констебля: "Идите, старина, промочите горло, пыль невыносимая, через четверть часа двинемся". Темнело.
Эллингтон: Тут же констебль дал знак девочке, которая ловко и умело взлетела на козлы и схватила поводья. Эллингтон устроился рядом. На перекрестке указал нужную дорогу и сказал: "Гони!"
Ашлая: Куда ведет эта дорога?
Эллингтон: В Глорин-хаус, там есть священник, - сосредоточенно глядя в сторону перекрестка, сказал Эллингтон. - Может быть, я и молодой осел, как обо мне мило отозвалось начальство, но я умею слушать людей. Эверли сказал, что, будь у вашей матушки простуда, она бы уже отплясывала в таверне.
Ашлая: Так вы... нам верите?!
Ашлая удивленно захлопала ресницами.
Эллингтон: Разумеется, - кивнул констебль.
Ашлая: А почему же...
Эллингтон: За мной следят от самого прииска, если не с тех самых пор, как я имел дерзость сунуться в замок барона. Мой пес их учуял. Меня так усердно подталкивают к версии "Несчастная вдова убила своего деверя", что это уже начинает раздражать. Пусть наслаждаются тем, что я, молодой осел, поверил. Ведь, кажется, именно поэтому меня сюда прислали? Мне остается только попросить у вас прощения.
Ашлая шмыгнула носом и кивнула.
Ашлая: Спасибо.
Эллингтон: Мисс Эшли...
Ашлая: Как вы странно говорите - Эшли.
Эллингтон: Ваше имя у нас на севере произносят именно так - Эшли.
Ашлая: Мне нравится, - через силу улыбнулась девочка.
Эллингтон: Мисс Эшли, вы с матушкой должны вспомнить как можно более подробно, что вы видели на прииске. И вообще, что произошло в тот вечер. Начнем с вас, вы молоды и здоровы, в отличие от миссис Стоунфилд, которая уже страдала от жара, судя по словам надзирателя.
Ашлая: А что тут вспоминать...
Ашлая внимательно, кусая губы, следит за дорогой в надвигающихся сумерках.
Ашлая: Это все знают. Но не лезут. Кто полез - тех уже никто не видел. Если мы не заставали дядю, то он или ушел к барону, или еще не вернулся от барона. Так было раза три или четыре.
Эллингтон: Вы имеете в виду старика или...
Ашлая: Старика. Алан вообще живет в замке пару недель - до этого, как говорят, он вообще жил в охотничьем домике на болотах.
Эллингтон: Вот как?
Эллингтон удивленно приподнял брови.
Ашлая: Да, а теперь не показывается из замка даже в город. Хотя нет... Дважды Алан приходил на прииск, забирал своего отца оттуда.
Эллингтон: Что значит - забирал?
Ашлая пожала плечами.
Ашлая: Старый барон не такой уж и старый, если сам скачет верхом, и в его волосах почти нет седины. Но он дважды был на руднике и дважды Алан забирал его не верхом, а в повозке, барон не мог сам идти.
Эллингтон озадаченно хмыкнул.
Эллингтон: И чем-нибудь молодой барон это объяснял?
Ашлая: Он чуть ли не плакал, когда говорил, что его отец не в себе, и такие побеги в беспамятстве становятся все чаще и чаще.
Эллингтон: А в вечер убийства их не было на прииске?
Ашлая: Были, - дрогнувшим голосом сказала Ашлая, сжимая поводья. - Были. Только кто же нам поверит?
Эллингтон: Я же верю.
Ашлая: Потому что вы добрый, мистер Роберт, и такой же бедный. Нам может поверить только граф, говорят, он старинный враг барона и еще давно обещал спасти этот край.
Эллингтон: Я узнал его имя. Граф Рональд Олдридж, который восемь лет назад уехал в Стратхольм и только чудом оказался в Гилнеасе, когда воздвигли Стену. Это ему писала ваша матушка? Надеюсь, не отсюда?
Ашлая: Нет, мы все сделали тихо. Но я не знаю, стоит ли верить...
Эллингтон: Верить нужно всегда, мисс Эшли. Так что же вы видели в тот вечер?
Ашлая: Я умоляла маму не ходить на прииск, но она уже была в жару и слабо владела собой. Я отлучилась только помыть полы, как она уже ушла. Я кинулась за ней. Собиралась страшная гроза - здесь это обычное дело. Я догнала маму уже на руднике. Дядя позвал охрану, чтобы нас выгнать, но никто не отозвался. Там вообще не было охраны. Ну еще бы - ей платил барон.
Эллингтон: Барон?! - вскричал Эллингтон.
Ашлая: Да, а вам не сказали? Все врут, вот видите. Тогда дядя изменился в лице и очень вежливо попросил нас не гневаться на него.
Эллингтон снова приподнял бровь.
Эллингтон: Даже так?!
Ашлая: Да, и сказал, что сам нас проводит домой, и все наши недоразумения будут забыты. Мне показалось, он дрожит. А когда понял, что мы стоим у проклятой штольни, схватил нас за руки и повел прочь. Потом... - девочка задрожала. - Потом появился человек в черном.
Эллингтон: Вы видели его лицо?
Ашлая: Нет... О, нет... Небо уже было черно, двор освещался только молниями, да и тот человек был в капюшоне. Я запомнила только его руки.
Эллингтон: Руки?
Эллингтон вскинулся, как собака, почуявшая дичь.
Ашлая: О, да. У него был богатый плащ и совершенно ужасные, плотные, бедняцкие черные перчатки. Такие носят рабочие, чтобы не занозить ладони.
Ашлая: Сэр, вы обещаете не смеяться надо мной? - вдруг испуганно вздрогнула Ашлая.
Эллингтон: Клянусь!
Ашлая: Я совершенно ясно видела, что даже сквозь эти перчатки видны его ужасные... ужасные... нет, не пальцы... Это похоже на когти. Вы же скажете, что я маленькая, да?
Эллингтон покачал головой.
Эллингтон: Теперь я поверю во все. Итак, что сделал этот человек в перчатках?
Ашлая: Он не сказал ни слова, только сделал повелительный жест в нашу сторону. Дядя быстро вытолкал нас к выходу, а сам остался там. Тут же стеной обрушился ливень, с ветром, ужасный. Я еле довела маму до таверны, и она сразу слегла. Утром дядю нашли убитым. Тот, кто пришел расследовать убийство, сразу потребовал священника и в тот же день получил отставку. Тогда, кажется, прислали вас.
Эллингтон кивнул.
Эллингтон: И если бы я приехал в форме, меня не пустили бы на порог замка и скормили трогательную историю о мести вдовы. Твою ж мать...
Эллингтон: Простите, мисс Эшли, - спохватился констебль.
Ашлая: Ничего, - хихикнула девочка. - Я и не такое слышала.
Эллингтон проверил винтовку.
Эллингтон: Так, девочка. Правь лошадьми и не сбавляй скорость. Мы найдем священника - похоже, только он может помочь твоей маме. А потом мы будем искать графа Олдриджа, потому что, не будь я малыш Роб, если меня не прислали сюда вершить подложное правосудие руками барона.
Ашлая серьезно кивнула.
Эллингтон: Теперь мы сами по себе. Что же, попытаемся выжить. А теперь я должен пересесть к твоей маме.
Ашлая: Я управлюсь тут, не волнуйтесь.
Миссис Стоунфилд лежала в полузабытьи и тихонько пела, почти шептала, то и дело прерывая слова сухим, изнуряющим кашлем.
Снится мне ночной причал
На родной реке.
Веры тонкая свеча
У тебя в руке.
Эллингтон: Миссис Стоунфилд...
Миссис Стоунфилд: А?.. Что?.. Ах, это вы... Зря вы...
Эллингтон: Что зря?
Миссис Стоунфилд: Зря со мной... Бросили бы... Верхом быстрее бы было... Дочку спасите, дочку...
Миссис Стоунфилд скорчилась в страшной судороге.
Эллингтон: Мы едем к священнику. Он поможет.
Миссис Стоунфилд: Не успеете... - прохрипела женщина.
Эллингтон: Почему?
Миссис Стоунфилд: Колдун... Это колдун... Я...
Миссис Стоунфилд снова скорчилась от боли.
Миссис Стоунфилд: Спала... Никого не было... Бен... в огороде... Тень... Черная тень...
Эллингтон: Когда?
Миссис Стоунфилд: Утром. Уже вечер... Не успеете...
Эллингтон: То есть в дом кто-то зашел и навредил вам? Вы его запомнили?
Эллингтон все больше хмурится.
Миссис Стоунфилд: Нет... Думала, сплю... Черный... Руки с когтями... Ушел...
Эллингтон высунулся из повозки.
Эллингтон: Эшка! - от волнения сбившись на простонародное прозвище, прокричал он. - Гони!
Миссис Стоунфилд как будто снова впала в забытье, но затем снова послышался тихий шепот-хрип...
Ты пойми, что в этой мгле
Нет ни близких, ни родных,
Что несчастных на земле
Больше всех других…
Миссис Стоунфилд снова закашлялась и, отдышавшись, прошептала:
Миссис Стоунфилд: Заклинаю... Ее... спасите...
Миссис Стоунфилд впала в беспамятство.
Дневник Роберта Эллингтона, запись 8.
"Я живу в страшном сне. Все случилось так быстро и неотвратимо. В Глорин-хаусе священник едва начал читать молитву, как бедная девочка уже кричала от горя на груди бездыханной матери. Лицо миссис Стоунфилд было искажено невероятной мукой. Мне кажется, так же умер мистер Стоунфилд, но об этом стараниями барона мы уже никогда не узнаем.
Смерть несчастной помешала нам добраться до графа. Не было такой силы, которая могла бы оторвать мисс Эшли от тела матери и оставить его заботам священника. А потому продажное гилнеасское правосудие, которому я теперь по гроб жизни не поверю, настигло нас. Меня сразу разжаловали и вменили растрату королевских денег. От тюрьмы меня спас только заветный кошелек молодого барона.
Бедное дитя настигла участь, несравненно более страшная. Сделать ребенка убийцею? В благословенном Гилнеасе? О да, милостивые государи, это совершенно естественно! Ее словам про старика барона никто не поверил. Более того, я уповал, что самая страшная участь, которая может ожидать мисс Эшли, - это работный дом. Но нет! Ее заковали в цепи и сослали... да, на тот самый рудник, где скончался ее дядя. Неужели кто-то еще сомневается, что барон заметает следы?
Отчетливо сознавая, что я - следующий, я все же скорее пущу себе пулю в лоб, чем буду трусливо скрываться. Я не могу спать, сознавая, что несчастная, хрупкая девочка умирает в этом жутком месте, если уже не умерла. Если я опоздаю... О, какой страшной мести я подвергну барона! Я пойду на все, чтобы он умирал, рыдая кровавыми слезами! Если мне не удастся отыскать этого проклятого, сквозь землю провалившегося графа Олдриджа, я буду вершить правосудие сам, и горе всем, кто встанет у меня на пути!
Утешает меня только одна мысль: молодой барон, возможно, непричастен к злодеяниям своего отца. По крайней мере, ему было неизвестно мое имя, и он дал деньги, которые помогли мне спастись.
Я возвращаюсь в Темный Прииск, и, если я там сгину, этот дневник останется последней памятью обо мне и последним изобличением несправедливости".
Лауреат конкурса "Нокомис-2013"
|
| |
| |
| Будка | Дата: Среда, 17.07.2013, 16:52 | Сообщение # 7 |
|
Генерал-полковник
Группа: Администраторы
Сообщений: 866
Статус: Offline
| Пленники
Дневник Роберта Эллингтона, запись 9.
"Пришел какой-то молчаливый тип чрезвычайно приличной и незаметной наружности, вручил записку и исчез. В записке говорилось:
"Мой незаменимый помощник, жду вас в местечке Вулл-хаус близ Олдриджа. Дорога вам знакома, вплоть до развилки, на которой вы свернете не налево, к барону, а направо.
Ваш О."
Если это написал граф, возблагодарю Свет. Если ловушка - постараюсь подороже продать свою жизнь".
Мастер: Несмотря на то, что граф Олдридж не жил в родных местах уже восемь лет, Вулл-хаус не производил такого гнетущего впечатления, как Темный Прииск. Придя в условленное место, Эллингтон обнаружил увитую плющом беседку и прождал по меньшей мере четверть часа, прежде чем плющ в дальнем углу зашевелился.
Пес зарычал, а Эллингтон вскинул винтовку.
Граф Олдридж: Тихо, тихо, молодой человек... Вы смелы, но не будьте глупым.
Эллингтон: Кто вы, лихорадка вас возьми?!
Граф Олдридж: Я же сказал - тихо. Осторожно. Опустите винтовку. Я граф Олдридж.
Эллингтон: Та-ак... - Эллингтон недоверчиво хмыкнул. - И где вас носили бе...
Граф Олдридж приложил палец к губам.
Граф Олдридж: Ну, дорогой мой констебль, зачем же поминать силы тьмы.
Эллингтон: Я уже не констебль, а Эшли там, под землей! Маленькая!..
Граф Олдридж: Если я скажу, что там еще и моя сестра, чья невинная кровь до сих пор не отомщена, вы успокоитесь?
Эллингтон: Сестра?! - воскликнул Эллингтон.
Граф Олдридж: Да, моя бедная Изабелла, которая в недобрый час полюбила этого страшного человека, барона Пикеринга. Но об этом в свое время. Я не успел на ваш отчаянный зов, потому что меня очень успешно ждали на болотах и очень метко стреляли. О да, очень, очень метко. Они не учли одного, что восемь лет спустя в родные края вернулся не светский повеса и дамский угодник, а священник.
Эллингтон довольно глупо раскрыл рот.
Граф Олдридж: Что вы так на меня смотрите? Да, того факта, что я служитель Святого Света, мой противник не учел, и пуля, которая должна была меня убить, всего лишь заставила меня упасть в болото, обливаясь кровью.
Эллингтон: Всего лишь... - нервно хмыкнул Эллингтон.
Граф Олдридж: Запомните, юноша, выхода нет только из гроба, и то, если вы восстали в виде неупокоенного духа, у вас есть шанс если не отомстить, то хотя бы испортить сон и пищеварение вашему убийце.
Эллингтон: Вы так спокойны...
Граф Олдридж: Спокойствие и сила воли - вот мой шлем и щит.
Эллингтон: А меч?
Граф Олдридж: А меч - вера, дорогой мой констебль. Кстати, должен вас поблагодарить. Вы держались молодцом и блестяще раскрыли это дело. Без вас я бы еще долго блуждал в потемках.
Эллингтон: Раскрыл?
Эллингтон окончательно растерялся под напором графа.
Граф Олдридж: Ну да, разумеется. Мне осталось только разгадать тайну проклятой штольни, как только мои люди вытащили меня из трясины. Но всему свое время. Нас не должны видеть вместе. Я понимаю, что отпускать вас одного - очень опасно, но раскрывать себя - еще опаснее, вы уж извините меня. Мы обогнем горный хребет со стороны Олдриджа и попадем на рудник, в заброшенную его часть. Вот, смотрите...
Граф Олдридж вытащил карту и быстро показал на ней несколько точек.
Эллингтон: А почему вы не можете как граф...
Граф Олдридж: Я могу. Как граф. Но девочка ваша погибнет, а Пикеринга мы будем долгие годы искать по всему Гилнеасу. Вы этого хотите?
Эллингтон: Я осёл. Простите меня, Ваша Светлость.
Граф Олдридж: Возможно, там нас будут ждать наемники барона. Все возможно. Также, как вы уже поняли, старик имеет дело с силами тьмы, и достиг в этом определенных... высот. Я - единственный священник, и потому извините меня за то, что я нежно оберегаю свою персону. Без меня у нас не будет ни единого шанса.
Граф Олдридж задумался и протянул Эллингтону платок.
Граф Олдридж: Вот возьмите и дайте своему псу как следует меня запомнить. Если с вами случится беда, постарайтесь прислать ко мне хотя бы его.
Эллингтон кивнул.
Граф Олдридж: Пора покончить с продажным правосудием. Я, граф Олдридж, принесу воздаяние в свою землю.
Эллингтон: Я все сделаю, как вы сказали.
Граф Олдридж: Берегитесь и ходите с оглядкой.
Мастер: Эллингтон уже почти обогнул Олдридж, когда внезапно послышался выстрел. Стреляли в лошадь.
Эллингтон упал на землю, оценил свои шансы, схватил платок графа, ткнул его псу в нос и крикнул: "Ищи, Барон, ищи!" Пес проворно метнулся в кусты, пули просвистели мимо.
Молодой человек схватился за винтовку и тут же получил пулю в плечо.
"Ва-аш Сияссь-ство", - издевательски просвистел кто-то у него над ухом, разжав ему пальцы и взяв платок с искусно вышитой монограммой.
"Извольте пожаловать на рудник-с", - это подъехал второй. Изучил раненого и усмехнулся.
"Кретин, это не граф".
"А кто же?!"
"А та тупая ищейка, которая вынюхивала барона".
"Вот демон! А где пес?"
"Это ты, слепая задница тролля, спрашиваешь у меня, где пес? Убежал!"
"Хреново".
"Глаза себе вытащи из жо**, стрелок, будет не хреново".
"Сам бы и стрелял! Ну что, ждать графа?"
"Кретин и есть. Ты что, не видишь? Это подстава. Жди графа, ага. Он вместо себя это чучело выслал на дорогу. Потащили, предъявим барону".
Больше Эллингтон ничего не услышал, потеряв сознание.
Мастер: Забой. Темно. Чадит тусклая лампа. Маленькое, грязное существо, передвигаясь на четвереньках, тянет вагонетку. Туда-сюда ходит надзиратель. На том месте, где он садится отдохнуть, валяется прямо на голой земле мужчина. Заметив его и убедившись, что надзиратель далеко, существо быстро отвязывает цепь, которой оно привязано к вагонетке, и бросается к лежащему. В тусклом свете лампы становится видно, что это ребенок. Короткие, грязные, неровно обкромсанные светлые вихры, рваные штаны, поверх них - нечто, отдаленно напоминающее платье. Девочка? Именно так.
Эллингтон: Пить... Умоляю... Пить...
Ашлая: Мистер Роберт?! Мистер Роберт!
Ашлая склонилась над мужчиной.
Эллингтон тихо застонал.
Эллингтон: Пи-ить...
Ашлая: У меня нет, мистер Роберт. Я принесу ночью...
"Ты, маленькая сволочь! - окрикнул надзиратель, и кнут со свистом рассек воздух. - Работать!"
Ашлая вскрикнула и снова впряглась в вагонетку.
"Да залатайте чем-нибудь эту шваль, а то сдохнет!" - проворчал надзиратель кому-то, кого отсюда не видно.
Эллингтон провалился в беспамятство.
Мастер: Сколько Эллингтон провел в забытьи, он не помнил. Окончательно очнулся он от горячего дыхания над ухом.
Ашлая: Мистер Роберт!
Эллингтон с трудом разлепил растрескавшиеся губы.
Эллингтон: Эш... ли...
Ашлая: Они вас ранили, да?
Эллингтон: Д-да... Стреляли в лошадь... я велел псу искать... они начали стрелять в него... не попали... в меня... попали...
Ашлая: Как же вы так? Зачем?..
Эллингтон: Нас... слышат?..
Эллингтон закашлялся.
Эллингтон: Ближе...
Ашлая склонилась к самым его губам.
Эллингтон: Граф... идет сюда...
Ашлая вздрогнула.
Эллингтон: Так что... держись...
Ашлая грустно вздохнула.
Ашлая: Сами держитесь. Вот...
Ашлая поднесла к его губам посудину с грязной водицей.
Ашлая: Пейте.
Эллингтон: А ты?
Ашлая: Пейте, я сказала!
Эллингтон с трудом пьет.
Ашлая всунула ему в рот кусок дурно пахнущего хлеба.
Ашлая: Завтра нам конец, всем свежакам.
Эллингтон: Кому?
Ашлая: Всем, кто тут недавно и еще крепок. Вам, наверное, тоже. Каждый месяц надзиратели отдают самых здоровых барону, как только он попросит. Пока я тут, он просто еще ни разу не... не просил. Может, думал, сама сдохну. Значит, завтра...
Эллингтон: И что он... с ними...
Ашлая: Не знаю. Они исчезают.
Эллингтон закусил губы, чтобы не стонать.
Эллингтон: Если не сдохну... Граф...
Ашлая: Вы дотерпите, вас перевязали. Это я уже... всё...
Ашлая не выдержала и всхлипнула.
Эллингтон: Что всё?!
Ашлая: А вот всё. Это от вагонетки, наверное. Второй день... Мистер Роберт... Мне ужасно стыдно... Но я... Я умираю, кажется...
Ашлая глотает слезы.
Эллингтон: Да что с тобой?
Ашлая: У меня второй день... кровь идет...
Ашлая спрятала лицо в ладонях.
Эллингтон: Кровь? Погоди...
Эллингтон приблизился губами к ее уху и что-то прошептал.
Ашлая: Да...
Эллингтон облегченно вздохнул.
Эллингтон: Успокойся, милая. Это ничего страшного, это... у всех девушек так. Перестань плакать, поняла? Такое бывает каждый месяц.
Ашлая: Правда? Честно-честно?
Эллингтон: Слово джентльмена!
Эллингтон бессильно застонал.
Эллингтон: Проклятье... Тебе нужна чистота, покой и тепло.
Ашлая: Размечтались, ага. Через три часа поднимут, возить вагонетки.
Эллингтон: Это... я виноват... Не смог...
Ашлая: Ну что вы, мистер Роберт. Вы самый хороший! Самый-самый!
Эллингтон: Твоя мама... пела... какую-то старую песню... не допела тогда...
Ашлая выдавила между сухими, нервными всхлипами:
Разве знали в детстве мы,
Веря в Божий свет,—
От тюрьмы да от сумы
Нет зарока, нет…
Ашлая: Эту?
Эллингтон с трудом кивнул.
Ашлая: Бедная мама... Не знаю, зачем мы нужны барону, но я буду его кусать, бить, я не дамся!
"Где эта подстреленная падаль? - послышалось совсем рядом. - А кто это с ним?! Вот курва, пролезла!"
Ашлая ахнула и инстинктивно закрыла голову руками.
"Маленькая сука! Когда успела?!" - охаживая девочку по плечам кнутом, орал надзиратель.
"Тащите этого вниз, вашу ж налево!" - надзиратель пнул раненого в бок.
Эллингтон задохнулся от боли.
Второй вмешался: "Идиот! Тупица! У тебя деньги лишние?! Сказано было - не калечить! А ты что?! Глянь - мужик в крови, девка в крови! Не заплатят!"
Эллингтон заворочался с тихим стоном.
"Что ты брешешь?! Где девка-то в крови?!" - возмутился первый.
Ашлая сжалась и закричала:
Ашлая: Не трогайте меня!
Надзиратель сильным рывком поставил девочку на ноги и заржал.
"Ха! Смотри! Да из нее пора бабу делать!"
Эллингтон с трудом переводит дыхание и что-то ищет глазами вокруг. Вагонетка, фонарь, камень, маленькая лопатка...
Второй задрал девочке подол и усмехнулся: "А это - типа тоже порча или как?"
Ашлая извернулась и лягнула мужчину.
"Ай, сука! Держи эту дрянь!"
Ашлая истошно закричала и начала отбиваться.
"Подлюка! Да огрей ее по башке!"
"Ни хрена! Пускай мужика чувствует!"
Эллингтон, заметив, что "мужики" целиком поглощены действом, встал на колени, с трудом, морщась от боли, схватил лопатку, шатаясь, встал и, стиснув зубы, не жалея себя, ударил надзирателя по затылку.
Первый надзиратель упал, как подкошенный. Второй обернулся, схватился за падающие штаны и получил удар в лицо.
Эллингтон: Минус два... - прохрипел Эллингтон, с оторопью глядя на расползающееся по рубашке пятно - рана открылась.
Тут же прибежали остальные, и последним, что слышал теряющий сознание, избиваемый констебль, были жуткие, отчаянные вопли девочки...
Лауреат конкурса "Нокомис-2013"
|
| |
| |
| Будка | Дата: Среда, 24.07.2013, 23:19 | Сообщение # 8 |
|
Генерал-полковник
Группа: Администраторы
Сообщений: 866
Статус: Offline
| Ужас во тьме
Мастер: Очнувшись, Эллингтон услышал всхлипы. Ашлая лежала рядом с ним, скорчившись и тихо плача.
Эллингтон: Эшли...
Ашлая мигом перестала всхлипывать и подползла к мужчине.
Ашлая: Мистер Роберт!
Эллингтон: Где мы?..
Ашлая: Вы убили двоих помощников барона. Самых главных. Остальные хоть и боятся его гнева, но толком ничего не знают. В общем, они не знают, куда нас надо тащить.
Эллингтон облизал сухие губы.
Ашлая: Сейчас, мистер Роберт... Вчера, пока все бегали туда-сюда, думая, как уносить трупы, я стащила флягу с вином и кусок мяса и спрятала за камнями. А потом перепрятала.
Эллингтон удивленно хмыкнул.
Ашлая: Ну, не подыхать же. Держите...
Ашлая вытащила из груды камней, воровато оглядываясь, флягу и мясо, поднесла раненому.
Эллингтон: И ты.
Ашлая: И я, - кивнула девочка, приподнимая мужчине голову и помогая напиться. - Ну и вот... Нас притащили туда, где чаще всего видели барона. А куда надо - они не знают. С утра тут валяемся. Меня даже в забой не погнали.
Голосок девочки дрогнул, но она быстро справилась с собой.
Эллингтон: И как ты думаешь, сколько прошло времени?
Ашлая: Дело к вечеру.
Эллингтон: К вечеру?.. О проклятье, где же граф?! Неужели...
Ашлая: Не знаю. Значит, мы тут помрем, - Эшли тихонько всхлипнула. - Если никто не придет...
Ашлая устроилась ближе к Эллингтону, положила руку ему на лоб, нахмурилась.
Ашлая: У вас жар... Вам нужен лекарь.
Эллингтон только криво усмехнулся.
Ашлая погладила его по голове.
Ашлая: Слушайте, я вам песню допою. Все равно делать нечего...
Только птицы прокричат,
Только вздрогнет вдалеке
Веры тонкая свеча
У тебя в руке.
Ашлая справилась с подступающими к горлу слезами, помолчала и продолжила:
Ашлая: …Ты поверь в...
Ашлая умолкла на полуслове и вздрогнула.
Мастер: Казалось, прямо в толще камня проступили горящие темным огнем линии и письмена. Они становились все отчетливее, превращаясь в нечто, напоминающее врата. Из них вышел кто-то, чьего лица было не видно, окинул взглядом пленников, недовольно покачал головой и вдруг вскрикнул, уставившись на Эллингтона.
Барон Пикеринг: Что это за дрянь?! Идиоты! Не тот! И что мне делать с этим?!
Барон Пикеринг поднял раненого и потащил к вратам.
Ашлая бросилась к нему.
Ашлая: Вы, свинья! Не трогайте мистера Роберта!
Барон Пикеринг махнул рукой, и девочка отлетела в сторону, как пушинка. Впрочем, после того, как Эллингтон исчез в портале, настала ее очередь. Они оказались, на первый взгляд, точно в такой же шахте. В темноте мало что можно было разобрать.
Барон Пикеринг: Не трогайте, не трогайте... Милочка, я бы с удовольствием пропустил тебя первую, но эти остолопы превратили твоего дружка в такое мясо, что его сил не хватит на главный ритуал.
Барон Пикеринг раскашлялся.
Барон Пикеринг: А ты живучая... Ох, ну и живучая же ты! Сколько ты тут уже мотаешься по руднику, голодаешь? Пару месяцев? Живуча, как кошка.
Ашлая: Я вас проклинаю! Я вас ненавижу! Чтоб вы сдохли!
Ашлая бессильно разрыдалась.
Барон Пикеринг: Да, деточка, да, давай, проклинай меня! О, как хорошо! Твоя ненависть делает меня сильнее! Ну, давай еще! В каждой душе есть место демону. В твоей тоже, правда, милая? Осталось только позвать его... Да, позвать...
Ашлая всхлипывая, скорчилась и вдруг резко распрямилась, метнув камень, целясь барону в голову.
Барон Пикеринг пошатнулся, не удержал равновесие и нелепо завалился на спину, взмахнув руками.
Ашлая метнулась к нему, как дикая кошка, выхватила его кинжал и уронила, заскулив от боли: он показался ей раскаленным.
Ашлая подняла камень и замахнулась.
Барон Пикеринг: Ах ты... маленькая... дрянь... - чужим, низким голосом прохрипел барон, приходя в себя и перехватывая ее руку.
Ашлая кусалась, лягалась и ругалась на чем свет стоит, пока барон вязал ей руки с неожиданной силой.
Барон Пикеринг: Вот мерзавка! Хитрая, пронырливая...Ох, сколько в тебе жизни!
Барон Пикеринг подтащил Эллингтона ближе к алтарю и начал произносить какие-то слова на чужом, холодном языке.
Констебль, борясь с все нарастающей слабостью, вдруг прокричал изо всех сил: "Барон, барон, барон!"
Барон Пикеринг: Да, барон. И ваша жизнь теперь принадлежит мне. Белла была всего лишь ошибкой, пробой, плохим материалом. Теперь все, все будет по-другому! Не так ли, мои милые? Пора, пора... Как долго я ждал! Сколько силы...
Барон Пикеринг на одном дыхании начал произносить не то фразу, не то одно длинное слово. За его плечами словно выросли темные крылья... Или это просто кажется.
Барон Пикеринг: [язык демонов] U zennshin ashj Aman kamil!
Тут серой молнией к барону метнулся некто и повалил его на землю. Это оказался барон. Вернее, Барон - мастиф Эллингтона. Грозный пес прижал колдуна к земле и зарычал. Следом ворвался темноволосый мужчина в белой священнической мантии.
Барон Пикеринг: Не-ет! - прохрипел барон, закрываясь рукой от оскаленной пасти пса. - Что вы наделали... Я... его не удержу... Глупцы...
Граф Олдридж, а это был именно он, отчетливо вздрогнул, поспешно развязал девочку и прокричал ей срывающимся голосом: "Уходи!"
Ашлая: Нет! Я без Роберта не пойду!
Граф Олдридж: Так уноси его! Придумай что-нибудь, ох... хватай вагонетку, выноси его через тот проход, откуда я пришел! Быстро, если хочешь жить!
Ашлая вскочила без лишних причитаний, свойственных чувствительным девицам, с помощью графа кое-как усадила бесчувственного Эллингтона в пустую вагонетку и привычно впряглась в нее.
Барон Пикеринг: Прочь... Я здесь главный - слышишь?!... Я... - прохрипел барон, и тут же сказал совсем другим, чужим голосом: - Сдохни, жалкий человечишка!
Вокруг лежащего словно сгустилась тьма, могучий пес упал безжизненным телом, а священник отшатнулся, увидев, во что превращается барон.
Барон Пикеринг: Наконец-то я свободен! Как долго я ждал конца этих мучений... Где же все эти жалкие скулящие человечки?
Ашлая уже успела доползти с вагонеткой до того хода, который показал ей граф, и больше не оглядывалась назад...
Мастер: Чем дальше продвигалась девочка по тоннелю, тем яснее становилось, что эта часть прииска давно заброшена. Вдруг впереди мелькнул свет.
Ашлая услышала сдавленные рыдания, приостановилась.
Ашлая: Сэр Алан?!
Пикеринг: Она... здесь... Они все здесь...
Пикеринг выглядит совершенно безумным.
Ашлая отвязалась от вагонетки, сделала осторожный шаг вперед и ойкнула, отшатнулась: вокруг белеют кости.
Пикеринг: Все... здесь... Он мне лгал... Он уехал, а я узнал, что нужно для этого заклинания! Жизнь! Душа!
Пикеринг колотится в самой настоящей истерике.
Пикеринг: Для всего нужны... души... Убивать... Он убивал! Это она, она! Он ее убил!..
Ашлая: Кого?.. - девочка не спешит подходить.
Пикеринг: Маму, - в ужасе, содрогаясь от рыданий, выговорил Алан. - Это она... Ее медальон... Символ... Святого... Све-е...
Пикеринг бросил факел, начал раскачиваться, обхватив себя руками за плечи.
Пикеринг: Убивал... Убивать... Что же теперь делать?!
Ашлая: Как что? Толкать вагонетку!
Пикеринг: Что?.. - не сразу расслышал Алан.
Ашлая подошла и изо всех сил отвесила ему пощечину. Пока он изумленно моргал, всунула ему в руки флягу с остатками вина и велела: "Пей!"
Пикеринг покорно выпил.
Ашлая: А теперь вставай и толкай вагонетку. Я тебе что - лошадь?!
Пикеринг забрал медальон с истлевшего тела.
Ашлая: Потом порыдаешь, если нас не сожрет то, что осталось от твоего папаши. Толкай, говорю, фон барон!
Пикеринг: Он... где он?!
Ашлая: Там, где нам с тобой лучше не быть. Я, парниша, колдунья та еще, но он вроде бы не закончил свою шелупень, и из него полезло такое дерьмецо...
Пикеринг аж позеленел.
Пикеринг: О, проклятье! Бежим!
Ашлая: Тпррру-у! Барон, а вагонетка?!
Пикеринг: А, да-да...
Пикеринг споткнулся, чуть не навернулся, подхватил монокль.
Ашлая: Ты что - слепой, что ли?
Пикеринг: Нет... В этом сезоне модно носить монокль...
Ашлая выдала сочное словечко, судя по всему, позаимствованное из шахтерского быта.
Пикеринг покраснел и запутался в плаще, делая героические попытки толкать вагонетку.
Ашлая: Толку с тебя... Как с козла молока...
Ашлая больше ничего не сказала, утомленно впрягаясь в вагонетку и стараясь беречь дыхание.
Мастер: Наконец, Ашлая при помощи (или вопреки ей) Алана подняла Эллингтона на поверхность и оказалась среди людей графа Олдриджа.
Пикеринг дрожащими руками поддерживает бесчувственного констебля.
Пикеринг: Я не знал... не верил... не хотел...
Ашлая: А кто хочет? Конечно, никто.
Ашлая повернулась к отряду.
Ашлая: Эй, парни - лекарь есть? Срочно надо обработать рану. Иначе ему труба. И заодно накапать мироцвета нашему... барону.
Ашлая фыркнула.
"Сейчас все будет!" - крикнули бойцы. - Слетай до коновязи, мелкая, на пегой лошади лекарства".
Ашлая устало поднялась, преодолевая слабость.
Ашлая: На пегой, говорите? Щас...
Из недр рудника послышался какой-то не то стон, не то вой, и две лошади, небрежно привязанные, поскакали прочь - и среди них пегая.
Ашлая: Твою-ю мать!.. - ахнула Ашлая, рванула с себя лохмотья платья, оставшись вовсе не пойми в чем, и вскочила в седло оставшейся лошади. - Я щас!
Ашлая с места пустила лошадь в галоп.
Ашлая вернулась верхом на пегой лошади, бросила на землю сумку с лекарствами.
Ашлая: Чтобы еще раз не ускакали.
Девочку встречал не только молодой Пикеринг и бойцы графа, но и сам граф, смертельно бледный, шатающийся от усталости, в порванной, грязной мантии.
Пикеринг: Т-туда на вороной, оттуда на пегой... - удивленно пробормотал Алан.
Ашлая: А, ерунда, - не без гордости за содеянное ответила Ашлая. - Я просто перепрыгнула с лошади на лошадь.
Пикеринг уронил монокль, и он наконец разбился.
Ашлая улыбнулась графу, посмотрела на скрюченное тело у его ног, заметила почерневшие, когтистые пальцы мертвого барона и без чувств сползла на землю.
Лауреат конкурса "Нокомис-2013"
|
| |
| |
| Будка | Дата: Четверг, 25.07.2013, 17:31 | Сообщение # 9 |
|
Генерал-полковник
Группа: Администраторы
Сообщений: 866
Статус: Offline
| Проповеди Лиса
Мастер: Эллингтон очнулся в маленьком, уютном домике. Он лежал на вполне приличной, чистой кровати.
Эллингтон пошевелился и вздохнул.
Эллингтон: Эшли...
Граф Олдридж склонился над раненым.
Граф Олдридж: Это очень мило с вашей стороны, сэр, что вы пришли в себя, но, к сожалению, я не Эшли.
Эллингтон: Вы - подлый интриган, граф!
Граф Олдридж рассмеялся.
Граф Олдридж: Скажите проще - политик.
Эллингтон непримиримо хмыкнул.
Граф Олдридж: Мы с вами очень похожи, Роберт, к тому же, чтобы прочесать все дороги, у меня не хватало ни людей, ни времени. Пришлось рисковать. То, что я рисковал вами во имя благой цели, хоть как-нибудь извиняет меня?
Эллингтон: К моему величайшему прискорбию, я слишком мелкий дворянин, чтобы вызвать вас на дуэль, - процедил Эллингтон, но в его голосе не было злости. - Но где, побери вас нелегкая, вас носило двое суток вместо одних?!
Граф Олдридж снял повязки, прочитал молитву, удовлетворенно хмыкнул, доставая свежие бинты.
Граф Олдридж: Сказался недостаток людей и страх спугнуть этого мерзавца. У заброшенной шахты обнаружился отряд, мы решили ждать. Мне показалось, судя по вашему рассказу, что барон, скорее всего, скрывает свои деяния ото всех. Иначе его сын не был бы столь наивен в своем желании помочь вам. Джонатан отослал охрану в вечер убийства Стоунфилда. Я надеялся, что он сделает так же и сейчас. И оказался прав. Впрочем, за то, что он поверил в мою поимку, следует как раз благодарить вас.
Эллингтон: Меня?
Эллингтон криво усмехнулся, стараясь пошевелиться и морщась.
Граф Олдридж: Да. Это оказалось большой удачей. Лишний раз на ночь глядя лезть в замок, из которого можно и не вернуться, охотников не нашлось. А ночью вы убили главных пособников барона, мой дорогой Эллингтон.
Эллингтон: Вы уже знаете? - слабым голосом спросил Эллингтон.
Граф Олдридж: Это вы валяетесь в беспамятстве, а мисс Стоунфилд уже показывает всему Олдриджу чудеса вольтижировки.
Эллингтон улыбнулся.
Граф Олдридж: Таким образом, барон остался без новостей. Оставшиеся надзиратели доложили, что нужный раненый лежит в шахтах - они просто не знали, в чем дело - ну лежит и лежит, а тот или не тот... Барон наконец отослал охрану. Вот тогда мы и двинулись в опасный путь. Мои люди связали боем отряд барона, а я проник внутрь заброшенной шахты.
Граф Олдридж: Я понимаю ваше негодование. Вы не скончались только благодаря Эшли. Вечером она отдала вам свою воду и еду, а потом украла. Роберт...
Граф Олдридж тяжело замолчал.
Эллингтон: Да? - спросил Эллингтон, и его голос почему-то дрогнул.
Граф Олдридж: Вы бы смогли, будучи маленькой девочкой, грубо изнасилованной и избитой тремя надзирателями, подумать о том, чтобы украсть еду и накормить вас?
Эллингтон издал какой-то странный звук. Кажется, он плачет.
Граф Олдридж: А потом вытащить вас на себе из шахты и на полном скаку перепрыгнуть с лошади на лошадь, чтобы спасти для вас лекарства?
Эллингтон: Она святая... - выдавил из себя Эллингтон.
Граф Олдридж: Да, мой дорогой констебль, и вот что я хотел сказать... Может быть, вы вновь назовете меня подлым интриганом...
Эллингтон повернул голову.
Эллингтон: Что вы имеете в виду?
Граф Олдридж: Я сознаю, что между вами разницы - всего жалких семь лет, и, возможно, после этих страшных дней в шахте вас связывают чувства, более нежные, чем вы сами сознаете...
Граф Олдридж тактично кашлянул.
Эллингтон: И что?
Граф Олдридж: А то, что такая девушка, как мисс Эшли, достойна другой судьбы, чем через три года, закончив приличный пансион, стать вашей женой, нарожать вам милых детишек и следить за тем, как кухарка варит обед. Подумайте над этим, Роберт. Она согласится, а три года пролетят незаметно. Она даже не поймет, чего лишится.
Эллингтон: Я... - Эллингтон сделал длинную паузу. - Я подумаю. Возможно, вы правы. Но какую судьбу можете предложить ей вы?
Граф Олдридж: Я могу предложить ей свободу, чтобы она могла выбирать, чтобы знала, какие дороги есть на свете. Дать ей небо, чтобы она могла взлететь, если захочет. Шестнадцать или двадцать пять - невелика разница. Вот тогда, если что-то останется между вами, вы и решите, стоит ли предлагать ей руку.
Эллингтон: Вы подлый интриган, - печально произнес Эллингтон. - Но вы, забери вас проклятье, правы.
Граф Олдридж: Вот и отлично. Раз мы все так славно решили, может быть, изволите откушать?
Эллингтон: В такие моменты мне хочется вас убить, граф. И чем больше вы правы, тем больше хочется.
Граф Олдридж присел на кровать.
Граф Олдридж: Давайте, ложечку за Алана, ложечку за Эшли...
Эллингтон: Ложечку за хитрого лиса, - съязвил Эллингтон, но начал покорно есть.
Граф Олдридж: Ну-ну, не дуйтесь. Итак, вы молодец, вы не позволили себя одурачить и вышли на барона.
Эллингтон: Так, значит, он действительно стоял за всем этим.
Граф Олдридж: О да, и это началось еще восемь лет назад. Вам вдохновенно лгали, но вы носом чуяли истину, как хороший пес. Вы прирожденный сыщик, Эллингтон.
Эллингтон: Вот, теперь в ход пошла лесть, - рассмеялся Эллингтон.
Граф Олдридж: Ни капли.
Граф Олдридж забрал тарелку и снова сел за стол.
Граф Олдридж: Всем на руднике заправлял барон, и все там устроено на его деньги. Джонатан был умен, обаятелен, знатен, и Стоунфилд возомнил, что вот он - его шанс возвыситься в обществе. Он гордился дружбой с богатым вельможей, летал, как на крыльях. Он даже не заметил, что, в сущности, он сам уже мало что решает.
Эллингтон: А зачем барону сдался этот маленький, скудный рудник?
Граф Олдридж: Я очень долго не понимал этого. А потом случился обвал, похоронивший под собой рабочих и... мою сестру.
Эллингтон: Сестру...
Граф Олдридж: Изабелла, баронесса Пикеринг, медноволосая красавица, мать очаровательного мальчика, моя старшая сестра. Я полагал, она счастлива в браке. Пока восемь лет назад она не истаяла, как свечка, буквально за день, обвиняя в этом своего супруга. Я кинулся в замок, но ее не застал...
Граф Олдридж на миг закрыл лицо руками.
Граф Олдридж: Кто-то сказал, что видел ее на руднике. Недоумевая, зачем Белла туда пошла, я поспешил туда и... не успел. Мы совершили обряд над пустой могилой... Маленький Алан свалился в нервной горячке, было страшно за его жизнь...
Эллингтон: Я соболезную вам, граф.
Граф Олдридж кивнул.
Граф Олдридж: Многое тогда показалось мне странным. Неупокоенные призраки, которые являются и сейчас, судя по останкам их субстанции, которую вы обнаружили. Барон, которого после обвала нашли недалеко от рудника, совершенно обессиленного - чем? Неизвестно. Стоунфилд, который обвинял в жестокосердии барона - кстати, совершенно справедливо. К тому времени Джонатан подмял под себя все, и если кто и мог заплатить вдовам - то он, а никак не жалкий выскочка, низведенный на роль управляющего при бароне. Джонатан выставил Стоунфилда из замка, оставил вдов без жалованья, выгнал меня - вот это было уже наглостью! Кто он по сравнению со мной?! Еще тогда я узнал, что на рудник можно пройти и другим путем, который, к сожалению, опасен уже тем, что начинается во владениях барона. Попытался, увяз в таком ужасе, который вы себе даже не представляете, чуть не погиб... К счастью, у меня хватило ума понять, какой природы эти ужасы. Моя сестра была священницей. Я всего лишь увлекался философией Святого Света, но мне хватило и этого.
Эллингтон: И это при муже, который оказался колдуном? Тогда меня не удивляет, что она погибла, особенно если до последнего не опасалась его - кто же будет опасаться собственного супруга?
Эллингтон удобнее устроился в подушках.
Граф Олдридж: Именно, Роберт, именно. Я уехал из Гилнеаса, если честно - просто напиться и поговорить по душам с приятелем. Он и стал моим учителем, потом познакомил меня еще с одним священником. Я понял, что без их знаний мне на родине делать нечего. Ученье шло прекрасно, и если бы не мой дорогой друг, лорд Дарий Краули, который вовремя известил меня, я имел бы все шансы оказаться отрезанным Стеной от родной земли. Кстати, один раз я все-таки возвращался сюда, тогда мне и удалось с помощью друзей узнать секрет интереса Джонатана к руднику.
Эллингтон: Вот как?
Граф Олдридж: Парадоксально, но факт: как раз в том месте, где вы чуть не погибли, проходит узел магических линий. Плести там заклинания - одно удовольствие. А барон не сразу увлекся запретными знаниями, сначала он был магом, и весьма талантливым.
Эллингтон: Все-таки, каков мерзавец.
Граф Олдридж: О да... Как только я вернулся в Гилнеас, я натолкнулся в Нортгейте на служанку моей бедной Изабеллы. Бедняжка там пряталась, но узнала меня и не смогла молчать. Утром старушку нашли мертвой.
Эллингтон приподнялся.
Граф Олдридж: Не успел я испугаться, как охота пошла уже на меня. Я начал скрываться, путать следы, это нисколько не ускорило мой путь в родные места. Благодаря верным слугам, получил письмо этой несчастной, миссис Стоунфилд, на минуту потерял осторожность и был серьезно ранен. Вот, собственно, и все... Остальное мы увидели вместе.
Эллингтон: Протестую. Я валялся без чувств.
Граф Олдридж: Ах, да. Вам очень повезло, Роберт. Ваш верный пес ценой своей жизни спас вас. От смерти вас отделяла пара мгновений и две фразы Джонатана.
Эллингтон: Бедный Барон... - простонал Эллингтон.
Граф Олдридж: Зверь четвероногий остановил зверя двуногого, который для своих заклинаний использовал души людей. Вот куда исчезала прислуга и каторжане. Вот почему Изабелла истаяла за день. Джонатан оказался колдуном, причем никто из нас и подумать не мог, что возможно темное могущество такой силы. У кого он научился этому? Я не знаю. И после его смерти узнать это будет чрезвычайно сложно. Впрочем, научился он скверно.
Граф Олдридж встал и начал ходить туда-сюда.
Граф Олдридж: Колдовство истощало его, и для поддержания жизни ему требовалось все то же - души, души, души. Восемь лет назад, оказывается, он собрался призвать демона - и потерпел неудачу. Мы открыли его записи. Он надеялся в качестве жертвы использовать Изабеллу.
Эллингтон коротко вскрикнул.
Граф Олдридж: Увы, да. Особое значение он придавал ее сану и чистоте сердца. Что пошло не так - мне неведомо, но на руднике начался обвал. Барон использовал все свое влияние, чтобы замести следы. Кажется, даже Стоунфилд не знал о том, что из заброшенной части рудников есть выход в поместье барона. Зато за неделю до смерти он увидел на свое горе истинную сущность барона без... хм... перчаток.
Эллингтон: Барон мог бы убить его сразу.
Граф Олдридж: Сразу - не смог, потому что пребывал в том своем состоянии, когда его увозили в экипаже, и Стоунфилд успел сделать отчаянный шаг - написать мне.
Эллингтон: Да вы просто герой и венец мечтаний всего края.
Эллингтон улыбнулся.
Граф Олдридж рассмеялся.
Граф Олдридж: Да, есть немного. Стоунфилд знал, что он - мертвец, и бежать ему бессмысленно. Поэтому он начал жалкие торги, жалкие - как всегда. Счет пошел на дни. Барон, разумеется, хотел все сделать тихо, но ему вечно что-то мешало - погода, простуда, истощение магических сил, рыдающая вдова, девчонка, нахальный полицейский, сын, а главное - демон, который все больше овладевал его телом и истощал его. Барон хотел подчинить себе демона, но вышло наоборот. Вчера демон вырвался на свободу, и все вы едва не погибли.
Эллингтон: А вы? - бледнея, спросил и без того бледный Эллингтон.
Граф Олдридж: А что я...
Граф Олдридж развел руками.
Граф Олдридж: Чуть не обмочил штаны с перепугу и сражался, как мог.
Эллингтон: Наш скромный граф Олдридж смог изгнать демона?
Граф Олдридж: Я бы попросил вас, дорогой констебль, не афишировать мои неожиданные таланты.
Эллингтон: Я нем, как рыба.
Граф Олдридж: Во всем этом деле меня радует только одно. Джонатан так и не смог до конца сломить своего сына. Честное сердце и память о матери оказались сильнее тьмы.
Эллингтон: Алан - славный молодой человек.
Граф Олдридж: Именно. Мне осталось только убедить его в том, что жизнь не кончена, и в его силах спасти оставшееся.
Эллингтон: Граф, вы можете убедить даже горного великана обратиться к Свету и пожертвовать крупную сумму на нужды графства.
Граф Олдридж польщенно смеется.
Граф Олдридж: Но что-то я совсем заболтался. Вам нужно набираться сил, а мне - спасать молодые души... Кстати.
Эллингтон: Да-да?
Граф Олдридж: Раз уж наша Королевская полиция так доблестно села в лужу, не желаете ли поступить на службу лично ко мне в качестве сыщика? У меня огромные планы на просвещение этого края. Я буду строить обитель, больницу, мастерские, жизнь вернется сюда... Вместе с преступлениями.
Эллингтон хохочет, морщась от боли.
Эллингтон: Граф Рональд Олдридж, вы невыносимый, хитрый лис, безжалостный интриган и...
Граф Олдридж: Так вы согласны?
Эллингтон: Да, граф, я согласен.
Граф Олдридж: Вот и хорошо. Полагаю, ваши доходы будут таковы, что вам не придется больше носить столь скверные сапоги.
Граф Олдридж бросил взгляд на сапоги у кровати Эллингтона и с тихим смехом удалился.
Мастер: Граф не нашел неунывающую Ашлаю на месте. После мучительных раздумий его люди вспомнили, что она точно в конюшне, если, конечно, не на плацу... Хотя, может быть, и на кухне!
Граф Олдридж: Когда мне сказали, что ты убежала в конюшню, я даже не удивился.
Ашлая говорит: С лошадьми легче... - тихо сказала девочка.
Граф Олдридж: Хм... Послушай, дорогая...
Ашлая улыбнулась.
Ашлая говорит: Не надо. Правда, не надо. Я же знаю, что вы скажете.
Граф Олдридж: Но...
Ашлая говорит: И я вам верю. Правда.
Граф Олдридж поцеловал Ашлае руку.
Граф Олдридж: Те мерзавцы - не люди, оно со временем забудется, и...
Ашлая говорит: И любовь - это прекрасно. Я знаю, милорд.
Ашлая улыбнулась.
Граф Олдридж: Я буду ходатайствовать о том, чтобы твои права на наследство Стоунфилда признали. Мой друг точно войдет в твое положение и поможет. А пока я почту за честь, если ты будешь жить под моей опекой, и мы вместе заложим первый камень в основание обители.
Ашлая кивнула.
Граф Олдридж: Ашлая...
Граф Олдридж шагнул к ней и взял за руку.
Граф Олдридж: Ты не должна их ненавидеть.
Ашлая говорит: Я знаю... Барон... или демон? - сказал, что моя ненависть делает его сильнее. Но...
Граф Олдридж: Но очень трудно удержаться?
Ашлая прикусила нижнюю губу.
Граф Олдридж: Пойми: меняясь, мы меняем мир. Причиняя кому-то боль, мы умножаем в мире тьму. Только подумай - от твоей ненависти мир станет темнее, и завтра эта тьма может настигнуть еще одну девушку... Понимаешь?
Ашлая вздрогнула.
Граф Олдридж: Стараясь раздуть искру Света в своей душе, ты, возможно, спасешь кого-то от участи, которая настигла тебя. Ты не сможешь никого спасти ненавистью. Может быть, отомстишь одному, двум, отплатишь за свою боль... А десятеро утонут во тьме и ужасе.
Ашлая крепко сжала его руку.
Ашлая говорит: Нет, нет, я такого не хочу! Не надо!
Граф Олдридж: Пойдешь к Свету, сохранишь любовь в сердце - и мир станет светлее. Все мы - единое целое. И только тебе решать, чего ты хочешь нам всем - спасения или муки. Посмотри, сколько смогла сделать твоя любовь. Ты спасла двоих.
Ашлая энергично закивала.
Ашлая говорит: Ой, так надо же сбегать к Алану! А то вдруг он там плачет!
Ашлая намерилась бежать.
Граф Олдридж со смехом подхватил ее за талию.
Граф Олдридж: Стой, егоза! Да стой же!
Ашлая говорит: Ну чего? - фыркнула девочка.
Граф Олдридж: Ты дашь мне рассказать все, что я придумал?
Ашлая говорит: Ну, это... да.
Ашлая мило покраснела.
Граф Олдридж: Свет и любовь - не единственный способ защитить тех, кто страдает. Ты крепкая, сильная, здоровая, ловкая, смелая. Мне почему-то кажется, тебе бы это пришлось по душе.
Ашлая серьезно задумалась.
Ашлая говорит: Защищать кого-то? Сражаться? А разве это возможно?..
Граф Олдридж: Ты бы - хотела? Или тебе достаточно делать кульбиты в седле под ахи и охи моих балбесов?
Ашлая кусает губу.
Граф Олдридж: Я могу написать своему другу, лорду Краули. Он мне не откажет. Отправим тебя весной к нему, будешь учиться военному делу. Если хочешь, разумеется. Если ты и не станешь воином, то, хотя бы, женщину с мечом гораздо труднее подвергнуть насилию, чем женщину без меча.
Ашлая просияла, взвизгнула и закружилась, хлопая в ладоши.
Граф Олдридж посмеивается.
Ашлая говорит: А мама говорила, что девочке нельзя.
Граф Олдридж: Биться на мечах? Ерунда. Ну, хочешь?
Ашлая говорит: Хочу, хочу, хочу!
Граф Олдридж: Вот и отлично. Ну, беги к молодому барону, а то он там и правда сопли по кустам развешивает.
Ашлая говорит: Ага, я сейчас... Ага!
Ашлая улетела, только пятки засверкали.
Лауреат конкурса "Нокомис-2013"
|
| |
| |
| Будка | Дата: Четверг, 25.07.2013, 17:35 | Сообщение # 10 |
|
Генерал-полковник
Группа: Администраторы
Сообщений: 866
Статус: Offline
| Все хорошо, что хорошо кончается
Мастер: Ашлая нашла Алана на кладбище Олдриджа. Именно там восемь лет назад граф совершил обряд над пустой могилой своей погибшей сестры, не желая, чтобы память о ней осталась во владениях Пикеринга. И вот теперь в этой могиле обрело покой ее истлевшее тело.
Ашлая тихонько подошла и взяла молодого барона за руку.
Пикеринг: Баронесса Изабелла Пикеринг... Просто. Коротко. Если бы на могильном камне можно было написать, какой она была... Как больно...
Пикеринг сдавленно заплакал.
Ашлая: Главное - помнить.
Пикеринг: Я уже забыл... Уже... Я забыл...
Ашлая: Разве?
Ашлая нашупала в его руке символ Святого Света на цепочке.
Пикеринг: Я ему верил, а он хотел, чтобы я забыл.
Ашлая: Расскажите мне, и тогда уже точно никогда не забудете. А забудете - я напомню.
Пикеринг: Она была... Свет падал сквозь витражи и играл в ее волосах... Все, что я помню. Она поет гимн в часовне, а я смотрю, как ее волосы наливаются солнцем... Еще помню, как она, исхудавшая вдруг сразу, шепчет, убегая из дому: "Помни меня, сынок, помни! Помни..."
Пикеринг не может сдерживать рыданий.
Ашлая подошла ближе, обняла его.
Пикеринг: Меня не пустили на кладбище. Потом запретили ходить в Собор. Я плакал, бился, заболел и слег... Я любил его. Обожал. А он все эти годы ломал меня. Он вытравил во мне память, любовь, веру... Все. Я конченый человек.
Ашлая: В двадцать лет? Сэр Алан, вы добрый, хороший, милый. Не смейте так говорить.
Ашлая сама уже всхлипывает.
Пикеринг: Я - такой же, как он. Семь лет он отравлял меня, пользуясь моей верой в него. Я - колдун, мисс Стоунфилд. Я - его ученик.
Ашлая сделала огромное усилие, чтобы не отнять руку.
Ашлая: Такой же? Разве?
Пикеринг: А вы думаете - нет?
Ашлая: Думаю, нет, - дрогнувшим голосом сказала Ашлая.
Пикеринг обернулся и приложил ее руку к губам.
Ашлая: И что же - назад совсем никак?
Пикеринг: Оттуда не возвращаются.
Пикеринг неотрывно смотрит на могилу матери, сжимая в руке символ света.
Ашлая: Граф Рональд сказал мне, что не возвращаются только из могилы.
Пикеринг: Я могу, конечно, заставить себя... Но это сожжет меня еще быстрее и вернее, чем само колдовство.
Ашлая задумалась, по привычке кусая нижнюю губу.
Ашлая: Ну так это... А вдруг ваш отец был не один такой? Вдруг их много, и где-то кто-то еще умирает, как ваша мама? Как моя мама...
Пикеринг смотрит на девочку, чем-то пораженный.
Ашлая: И никто не знает, отчего. А вы знаете. Кто же им надает по шеям, если никто не умеет, а вы не хотите?
Ашлая: Или... - ее голосок задрожал и стих. - Или вам нужно для этого стать совсем-совсем плохим, и убивать невинных, как он?..
Пикеринг улыбнулся, порывисто прижал ее руку к сердцу.
Ашлая смутилась до слез.
Пикеринг: Мисс Стоунфилд, я... я поищу, попробую... Почитаю!
Пикеринг собрался куда-то бежать, споткнулся, уронил монокль, наконец, справился с собой.
Ашлая, хихикая, смотрит ему вслед.
Мастер: Все тот же уютный домик. Эллингтон сквозь сон услышал какой-то странный шорох со стороны окна.
Эллингтон: Какого... Барон!.. А, проклятье... - бессильно застонал Роберт. - Нет моего Барона...
Ашлая: Да это я, я, мистер Роберт, - влезая в окно, прошептала девочка. - Я... Ай!
Ашлая задела столик и кубарем скатилась на пол.
Ашлая: Это не я, это все стол! - потирая коленку, заявила она смущенно.
Эллингтон рассмеялся.
Эллингтон: А в дверь что же - не пускают?
Ашлая: Вот именно! - фыркнула Ашлая. - Прочитали мне целую проповедь о том, как вы слабы и какой вам нужен покой.
Эллингтон улыбается, глядя на нее.
Ашлая: Я должна была вас увидеть, должна! А вдруг они все врут, и вы уже умерли?!
Ашлая робко тронула мужчину за руку.
Эллингтон сжал ее пальчики, притянул ближе к кровати.
Эллингтон: Да жив я, жив. Вот если бы не ты...
Ашлая шагнула к кровати, понуждаемая движением его руки, присела, робко трогая пальчиком свежие бинты.
Ашлая: Скажете тоже...
Ашлая вдруг заплакала.
Эллингтон: Ну, вот...
Эллингтон положил здоровую руку Эшли на плечо, привлек к себе.
Эллингтон: Выдумала - плакать...
Ашлая уткнулась ему в плечо, всхлипывая, потом подняла голову, заглянула ему в глаза...
Эллингтон приподнялся, и как-то сам, не вполне сознавая, как так вышло, коснулся губами ее губ.
Ашлая вздрогнула, потом отстранилась и замотала головой.
Ашлая: Нет, нет... Я не могу... Я теперь никогда не смогу... Я чувствую себя такой грязной, что не отмыться... никогда...
Ашлая горько, отчаянно разрыдалась.
Эллингтон сел в подушках, скривившись от боли, взял ее за руку.
Эллингтон: Перестань так думать. Немедленно и навсегда перестань. Слышишь?
Ашлая уткнулась ему лицом в грудь.
Эллингтон: Чистота таится в душе, в сердце, радость жизни моей, девочка моя отважная. Забудь о том, что они сделали с твоим телом. Забудь.
Ашлая: Я не смогу... - выдавила Эшли сквозь рыдания.
Эллингтон: Вот еще выдумала. Выжить в чужой стране, выхаживать больную мать, править экипажем, сражаться с собственным страхом, победить каторгу, голод, муки и унижения, вытащить на себе взрослого мужчину, значит, смогла? Если бы не ты - мною бы сейчас пировали черви. И ты думаешь, этим подонкам по силам уничтожить твое храброе сердечко и чистую душу? Всей их грязи не хватит для этого. Немедленно перестань плакать.
Ашлая шмыгнула носом.
Эллингтон: Достань платок и вытри... хм... глаза.
Ашлая сладко всхлипнула и от души высморкалась.
Эллингтон: Ты мне веришь?
Ашлая: Ага.
Эллингтон: Ты меня любишь?
Ашлая: Ага.
Эллингтон улыбнулся.
Эллингтон: И я тебя люблю, моя голубоглазая красавица. Ты меня поцелуешь? Сама.
Ашлая: Ага.
Ашлая засмущалась, но потом коснулась губами его губ.
Ашлая: Так?
Эллингтон: Ага, - передразнил ее Эллингтон.
Ашлая рассмеялась.
Эллингтон: Все остальное - когда вырастешь. Поняла?
Ашлая: Ага. То есть да.
Эллингтон: Ты не допела тогда свою грустную песню.
Ашлая: Она не грустная. Там все хорошо кончается.
Эллингтон: Тем более допой.
Ашлая кивнула и завела чуть дрожащим голосом:
…Ты поверь в иную жизнь
На иной меже,
Ты поверь и помолись
О моей душе.
Есть непознанная даль.
Ты поверишь, ты поймёшь:
Есть любовь, и есть печаль,
Остальное — ложь.
Всё мне снится по ночам:
В дальнем далеке
Веры тонкая свеча
У тебя в руке.
От небесного луча,
Что на грешный мир пролит,
Веры тонкая свеча
В темноте горит…
Эллингтон: А тебе идет так, - Эллингтон растрепал рукой ее вихры. - Честное слово!
Тут в комнату ворвался граф Олдридж и уставился на парочку, идиллически расположившуюся на кровати, как удав на жирных кроликов.
Ашлая тихо ойкнула, сползла с кровати и юркнула в открытую дверь.
Эллингтон сделал вид, что он изнурен раной и ни в коем случае не может - нет-нет, не может!- совершить ничего недозволенного.
Граф обреченно вздохнул.
Примечание. Ашлая пела песню "Вера" А. Н. Пахмутовой на слова Н. Н. Добронравова.
Лауреат конкурса "Нокомис-2013"
Сообщение отредактировал Будка - Четверг, 25.07.2013, 17:47 |
| |
| |
| Будка | Дата: Четверг, 25.07.2013, 17:37 | Сообщение # 11 |
|
Генерал-полковник
Группа: Администраторы
Сообщений: 866
Статус: Offline
| Эпилог
Я оказался мудрее графа. Осознание того, что она любима, сотворило с моей девочкой настоящее чудо. Она расцвела. Всю осень и зиму по Олдриджу бегал, прыгал, скакал неукротимый вихрь. Эшли была везде - и в маленькой, пока еще деревянной, часовне, и в новых мастерских, и на плацу, жадно впитывая все. Она вытянулась, почти сравнявшись со мной в росте, и мило округлилась в известных местах. Волосы она так и не отрастила, и со временем все ее стали узнавать по коротко стриженной вихрастой головке. Она оказалась одной из тех редких девушек, которым это шло.
Но чем больше она росла, тем дальше уходила от меня. С острой мукой я следил, как жизнь вытесняет меня из ее сердца, но не пытался сражаться. Все шло своим чередом. Она была слишком молода. Я не мог, не смел связывать ей крылья. Наконец, настал наш последний день. Она пришла попрощаться перед отъездом, уже в форме, счастливая, сияющая...
Ашлая: Роберт! Ро-бе-ерт! - закричала Ашлая, соскакивая с коня и подбегая к мужчине. - Скажи, правда, я хорошенькая?!
Ашлая закружилась с веселым смехом.
Эллингтон: Очень, - с оттенком печали сказал Эллингтон.
Ашлая: Тебе грустно, потому что я уезжаю?
Эллингтон: Конечно, мне грустно.
Ашлая: Но я же вернусь! Выучусь и вернусь. Роберт, ну что ты?!
Ашлая потянулась к нему, поцеловала в губы.
Ашлая: Это мне надо плакать. Ты такой красивый, взрослый, молодой... Женишься десять раз, пока меня там муштруют.
Эллингтон: Эшли.
Эллингтон привлек ее к себе, заглянул в глаза.
Эллингтон: Если ты не вернешься, я никогда не женюсь! Слышишь?
Ашлая улыбнулась.
Ашлая: Значит, можно служить спокойно. Смотри у меня!
Ашлая еще раз его поцеловала.
Ашлая: Ну, мне пора.
Эллингтон молча кивнул.
Ашлая: Я буду тебе часто-часто писать. И ты мне! А то приеду и вызову тебя на дуэль!
Эллингтон взял ее за руку, отвернул край перчатки и поцеловал ее запястье.
Эллингтон говорит: Я люблю тебя.
Ашлая: И я. Роберт, я очень, очень люблю тебя-я! - прокричала она, вскакивая на коня.
Эллингтон долго смотрел на дорогу, хотя она уже давно была пуста.
Она писала. Часто. Потом реже.
В последнем письме говорилось, что она покидает страну в составе Гилнеасской бригады. Ждать ее не просила...
Лауреат конкурса "Нокомис-2013"
Сообщение отредактировал Будка - Четверг, 25.07.2013, 17:47 |
| |
| |
|
